Пасько Григорий
Человек с венком на шее
Григорий Пасько
Человек с венком на шее
Почти голимая правда, записанная со слов матерого зека
Григорию Пасько - 42 года. Из них 20 был военным журналистом. За право писать правду о российском военном флоте дважды сидел в тюрьме и в лагере строгого режима. Автор нескольких книг, в том числе "Назначенный шпионом", "Мы поем глухим", "Цвет времени", "Не верь, не бойся, не проси". В 2000 году в "Знамени" был опубликован его рассказ "Пряник", который затем был переведен на несколько языков.
Лауреат нескольких международных премий в области журналистики. Стипендиат Пушкинской премии фонда А. Тепфера.
Главный редактор всероссийского журнала "Экология и право" (Санкт-Петербург). В настоящее время живет в Москве.
Часик в радость, братва! Часик в радость... Как говорят тут у нас всем в хате добра и здоровья. Решил вот заскочить к вам строкой, о житье-бытье нашем байку тиснуть. Само собой - только правду и ничего, кроме правды. Как говаривал один книжный герой, моим словам можно верить, особенно когда они подтверждаются показаниями пяти свидетелей.
Я тут, на киче, не первый раз парюсь. И все не перестаю удивляться юмору в нашей жизни. Юмор, конечно, своеобразный, как и все в тюрьме, но не замечать его - значит похоронить и себя, и свою надежду на освобождение заживо.
Проходят годы, зеки освобождаются, а затем... снова заезжают на централ, на кичу нашу родимую. В большинстве своем мы тут все уже давно знакомы, почти родственниками стали. И то! Где-то вычитал, что за одно тысячелетие сменилось 40 поколений. То есть каждый из нас имел 2 в 40-й степени предков - тысячу миллиардов. То есть мы все - довольно родственные души. А уж в тюряге - тем более. Да и страна наша - это одна большая тюряга.
Во время коротких отлучек из мест не столь отдаленных (на волю порой, как в отпуск, ходим), бывает, встречаемся и поначалу пытаемся не узнать друг друга. Но потом как магнитом притягивает: мол, что да как? Ты где? Я у бабы пригрелся. Работают пусть лошади. Да и не берут никуда. Дельце наклевывается. На миллион рублей или на пятерик сроку - как повезет. Обычно не везет. Обычно привозят назад, на кичу. Маршрут давно известен: РОВД КПЗ - ИВС - СИЗО - ИК. А дальше - беспонтовое сидение в ожидании командировки - этапа на зону.
СИЗО - следственная тюрьма. Статуса у ней по закону - никакого. Фактически - тюряга особого режима, хотя сидят в ней, по сути, невиновные, потому что следствие еще идет, суда не было, приговор в силу не вступил...
Сидим обычно подолгу, по нескольку лет. Сначала разгоняем по трассам нашим веревочным дорогам - малявки, приветы братве. ("Часик в радость! Если есть насущное - куреха, чаю воруха - толкните себе не в убыток... С арестантским приветом... С теплом...") Ну и так далее. Обычно ведь мусора вяжут полусонных-полупьяных, в трусах и тапочках, какие уж тут чай и курево. Вот и приходится малявы по хуторам отписывать. Бывает - присылают, бывает нет. И на том спасибо, внимание дорого.
Слегка оклемавшись, начинают зеки по новой вникать в суть бытия: где взяли, с кем, а главное - за что. Обычно следствие длится недолго, суд - еще быстрее. Но промежуток меж ними растягивается на годы. Так что время опомниться есть. Правда, удается это к тому времени, когда уже копия приговора на руках. Тогда начинаешь понимать, что осудили непонятно за что и надо бы кассационную жалобу писать. А как, если башка не варит, а вместо мозгов чуть ли не баланда плещется.
Тогда вспоминают меня с несколькими моими отсидками и незаконченными высшими образованиями. И тогда летят ко мне со всего централа малявки: дескать, помоги рисануть касачку. Помогаю. Уж я этих делян начитался - не всякому судье снилось, а тем более наяву виделось.
Одну из историй хочу вам поведать. История - типичнейшая. Вообще-то мне лень, но тут как-то по ящику услышал свинью жирную, которая о возросшей преступности хрюкала и о "слишком мягких приговорах судов". Еще что-то о нехватке прокуроров... Словом, захотелось этой гниде ответить конкретным примером. Но без полемики, которую вряд ли кто услышит. А байку, глядишь, прочитают и другим расскажут.
Сюжет прост, как правда. В двух словах: о том, как вышли и... снова зашли.
Погожим летним днем (или мерзким дождливым осенним вечером - неважно) в губернском городе В. на привокзальной площади появился гражданин Сироткин Олег Владимирович, 1978 года рождения, ранее дважды судимый по родной для многих бирке-статье сто пятьдесят восемь не чужого для многих Уголовного кодекса любимой многими же Российской Федерации. Оба срока осужденный Сироткин О.В. до конца-звонка не досиживал - освобождался условно-досрочно.
Как и в первый раз, Олежка (так его еще до первой отсидки называла мама) был слегка удивлен внезапному освобождению. (Откуда было знать ему, что с безвременной кончиной малютки-демократии в России снова не стало хватать зоно-мест для новых заключенных!) Но не проситься же остаться! Взял билет и доехал до губернского центра. Предполагалось гульнуть, с дружбанами повидаться, а потом и на деревню, к матушке, махнуть. По хозяйству подсобить, в МТС на трактор сломанный ностальгически поглядеть. Маньке в ухо "за любовь" чухнуть. Или к Вальке в район завалиться, оттянуться по полной. А там - на дело сходить и, в случае удачи, на дно залечь на годик. Словом, ветер, шальной ветрище гулял на привокзальной площади и в голове гражданина Сироткина О.В.
Олежка плотно застегнул замок видавшей виды кожаной куртки, присел на леерок возле пирожкового киоска и закурил.
Вскоре его наметанный зековский взгляд уловил чудное явленье. Со стороны главной площади губернского города по виадуку над железнодорожными путями в сторону вокзала двигался, заплетаясь ногами, человек. Росту он был среднего, лет ему за сорок, слегка небрит и не слегка выпивши. Одет он был в такую же, как и Олег, куртку. Таких, как он, обычно десятки бродят по площади. Но было одно отличие, которое и привлекло внимание гражданина Сироткина О.В.
Да наверняка не только его. Дело в том, что на шее у человека, как хомут на заезженной лошади, болтался... похоронный венок. Черная ленточка, выбившаяся из пучка искусственной "вечной" зелени, краска которой обычно держится до первого дождя или второго чиха, - золотыми буквами надпись "Дорогому и любимому..." (дальше был сгиб), - то и дело норовила залезть в рот идущему.