Примерно через год после того разговора Проханов сообщил мне о том, что он назвал «мистикой романа»: «Я недавно узнал, что такой разведчик, как мой Пушков, был на самом деле, он разработал операцию по выводу чеченцев из Грозного и засады — и их там действительно положили около тысячи, а если бы дали ему больше людей — а не дали — то положили бы вообще всех. И зовут его Квачков».
Глава 20
12 августа 2000 года крейсирующая в районе Баренцева моря российская атомная подводная лодка «Курск» лобовым ударом таранится американской субмариной «Мемфис» и затем торпедируется второй американской подлодкой «Толедо»; чтобы скрыть обстоятельства столкновения, попытки помочь оставшимся в живых морякам не предпринимаются, да и не могут быть предприняты, потому что соответствующее оборудование за несколько лет до этого продано в Голливуд для съемок «Титаника» — по крайней мере, именно эта версия событий возникнет в результате расследования инцидента независимыми западными журналистами и будет многажды изложена в газете «Завтра».
Тогда же во внутреннем арсенальном отсеке Проханова детонирует болванка нового романа, чтобы через три года вырваться на поверхность взрывом «Крейсеровой сонаты». «Соната» — гроссбух, которым эксперты, придерживающиеся теории о Проханове-графомане, имеют достаточно оснований пользоваться как весомым аргументом, но который открывается потрясающей — и с этим вряд ли кто-то может поспорить — увертюрой, посвященной собственно катастрофе «Курска».
Между тем еще месяц назад он был настроен совсем иначе. В июле 2000-го Путин должен был встречаться с журналистской элитой — главными редакторами печатных СМИ. Проханова туда не пригласили. Это его дико возмутило: как же так, позвали всех врагов России, «либеральный мусор», а его, империалиста, государственника — проигнорировали. И это при том, что власть явно движется в правильном направлении: в мае проведены обыски в «Медиа-мосте», 13 июня по обвинению в хищении госсредств задержан Гусинский, а чуть позже, в начале сентября, начнется травля Березовского. Разумеется, Проханову любопытно встретиться с Путиным, который так явно отмежевывается от ельцинской Семьи и ее реликтов. Подбив участвовать в этом деле Чикина, главреда «Советской России», он сочинил письмо непосредственно Путину, «исполненное изумления и гневных интонаций».
Решено было отказаться от стандартного бюрократического способа отправки письма. Они явились к Боровицкой башне, где постучались в окошко охраны. Представившись сотруднику ФСБ, они заявили, что хотят передать письмо Путину. Очень корректно человек в штатском переспросил их, правильно ли он понял, что они хотели бы, чтобы это письмо было передано непосредственно в руки президента? Проханов подтвердил: «Да, товарищ подполковник, вы абсолютно точно меня поняли». «Хорошо, мы передадим в руки помощника». Письмо оказалось у помощника в тот же день, тот показал его Путину, и Путин самолично позвонил Чикину: приходите.
«Конечно, это была сенсация — и для публики, и для меня. Я впервые после огромного перерыва попал в Кремль. Последний раз я был в Кремле, когда меня награждали орденами, а с тех пор в Кремль вселился демон, мой враг: это было убежище Ельцина. Когда я проходил мимо Кремля, у меня случался приступ внутренней невралгии, отторжения этой цитадели… И вдруг я опять оказался среди родимых моих, любимых куполов… Путин, как всегда, опоздал, он имеет удивительную способность опаздывать. Он принял нас в библиотечном зале — и очаровал меня, как он умеет это делать; легкий, изящный, комплиментарный, тушуется постоянно в разговорах, не давит на собеседника, чуть что, извиняется так неловко. Он создает для собеседника атмосферу психологическую, в которой собеседнику комфортно, не страшно, ему хочется если не исповедаться, то поделиться, не спросить, а рассказать».