В летопись Диксона вписан и такой факт. В годы Великой Отечественной войны фашистский линкор «Адмирал Шеер», пробравшийся в Карское море, появился неожиданно на траверзе острова. Без предупреждения гитлеровцы открыли огонь, намереваясь вывести из строя порт и радиостанцию.
Ответ диксоновцев был столь решителен, что пират счел за лучшее ретироваться…
В бухте острова стояли на якорях два гидросамолета. На фюзеляжах большими буквами: «Комсеверпуть» № 1 и 3.
В домике радиостанции Глеб познакомился с команди¬рами гидропланов. Одетые в морскую форму и одинаковые огромные бурки и шлемы, они внешне оставались очень разными. Борис Григорьевич Чухновский – сред¬него роста, сухощавый, а его товарищ Анатолий Дмитрие¬вич Алексеев – круглолицый тяжеловатый блондин.
– Вы и есть полярный велосипедист? – начал после приветствий Чухновский.
И сюда уже сообщили…
– Зачем, мы в воздухе услыхали. Рации на самолетах посильнее диксоновской.
– У нас самолет, у вас вездеход, – мягко улыбнулся Алексеев. – Собратья.
– А что? «Авиаэтажерки», пожалуй, больше походили на велосипеды, – заметил смеясь Борис Григорьевич.
Чухновский и Алексеев, как и Бабушкин, Иванов, были пионерами русской полярной авиации. «Рыцари северного воздухоплавания» – так их называли тогда. Чухновский еще в 1924 году первым из советских летчиков начал полеты по разведке льдов. Его самолет – двухместный гидроплан со скоростью полета в полтораста километров – был придан гидрографической экспедиции на Новой Земле. Наблюдателями летали Николай Иванович Евгенов и художник сподвижник Седова Н. В. Пинегин. Фотографировали, делали зарисовки.
В 1928 году Чухновский на самолете «Красный медведь» вместе с Алексеевым участвовали в спасении экспедиции Нобиле в Северном Ледовитом океане и разыскали на льду группу потерпевших крушение итальянцев. В следующем году Чухновский и Алексеев уже работали на Диксоне в составе Карской экспедиции. И вот снова здесь.
Летчики дали множество советов. На прощание сфотографировались.
– Так нРкаких координатах искать вас, если останетесь на зимовку? – улыбнулся Борис Григорьевич.
– Теперь до мыса Дежнева без остановки.
В Енисейском заливе дымил «Малыгин». Приведенные им транспорты грузились в Игарке. Молодой полярный город давал первый лес на экспорт.
Через Таймыр
Неприступная земля Таймыр – самая северная на Евразиатском континенте. Сколько раз о нее разбивался замысел мореплавателей проложить путь вдоль берегов Сибири. Только в 1878-1879 годах экспедиции, возглавляемой Э. Норденшельдом, удалось пройти эту трассу, да и то за два года с зимовкой. А первый сквозной рейс в одну навигацию совершил в 1932 году легендарный «Сибиряков».
Таймыр с уходящей за восьмидесятую параллель Северной Землей будто глухой стеной отделял западную сторону арктического бассейна от восточной, разрезая его судоходную часть почти пополам.
В советское время этот колосс был зажат, как говорится, в клещи. В 20-30-х годах началось планомерное освоение арктических морей. С запада наступали карские экспедиции, а так называемые колымские и ленские рейсы – тоже регулярные и крупные транспортные экспедиции – пробивались со стороны Берингова пролива, осваивая Колымо-Индигирский край. Вдоль этих трасс на берегах и по островам создавались гидрометеорологические станции, базы, фактории, порты.
Морские ветки постепенно удлинялись, приближаясь с двух сторон к Таймыру. Наконец их сомкнул исторический рейс «Сибирякова». Северный морской путь отныне превращался в постоянно действующую водную магистраль. Уже в навигацию 1933 года мыс Челюскин обогнули одиннадцать кораблей. К этому времени в советской Арктике было открыто более двух десятков полярных станций. Начали осваиваться и сухопутные пространства полуострова, на два века забытого наукой после выдающегося штурма Великой северной экспедицией 1733-1743 годов. Настолько забытого, что в середине XIX века всерьез обсуждался вопрос о возможности отдать в аренду всю территорию, прилегающую к среднему и нижнему течению Енисея, как совершенно бесполезную и лишь обременяющую казну…
…Сентябрьский утренник наложил серебряную чеканку изморози на уходящее вдаль полотно тундры. На северо-востоке висели голубые снежники отрогов хребта Бырранга. Рядом звонко плескались о гальку волны Енисея, раскинувшегося в этих местах километров на шестьдесят в ширину. Все было залито лучами яркого солнца. Лишь иногда по земле пробегали косые тени, отбрасываемые улетавшими на юг стаями гусей, уток, куликов и других крылатых кочевников.
И вот удача: неподалеку от места высадки, на крутом берегу, пара рубленых избушек – по северному уже селение, станок.
Русские на Енисее живут по три-четыре семьи. Дома и хозяйственные постройки сложены из плавника: ниже Дудинки строевого леса нет. А из кривой, потрескавшейся от мороза лиственницы дом не построишь.
Плавник – это главным образом бревна-кругляки. Где-то выше по реке разбило плот, а то и целую запань прорвало, и побежали бревна к Студеному морю. Или Енисей в половодье подмыл берег, и кусок земли обвалился с целой рощей. И все это плывет вниз, частью оседает в протоках, на мелях, но основная масса выносится течением в океан. Деревья трутся Друг о друга, теряют кору на камнях и в песке, костенеют от морской соли и вновь штормами и приливами выбрасываются на берег. Так появляется плавник в устьях тундровых рек, где вообще никакого леса не растет. Из такого плавника и была сложена избушка, к которой подошел Глеб. Возле нее стояла запряженная тремя оленями нарта. Хозяин – кряжистый промышленник – развешивал на пряслах сети. Узкие глаза, полуприкрытые складками век, изучающе щупали путника и его машину. Тут же стоял и владелец упряжки – старичок нганасан, направившийся из своего стойбища, расположенного неподалеку от Игарки, к месту выпаса оленей, в Пясинский раздол. Он оказался председателем кочевого Совета.
По просьбе велосипедиста председатель поставил ему в паспорте печать и роспись – каракулю, напоминающую вилы.
После продолжительного чаепития договорились, что путешественнику лучше всего отправляться вместе с оленеводом до реки Пуры, правого притока Пясины, а затем – в Авамскую тундру.
– А там до Хатанги зимняя тропа, – объяснил хозяин станка. – Не заплутаешь.
– Только бежать придется, паря,– предупредил старик. – Снега еще мало, оленчикам худо.
…Позади остался Енисейский залив. Тундра с каждым днем менялась. Северные стороны падей покрылись снегом. Двигались не торопясь, не больше тридцати километров в день. На остановках пили чай. Чаевка в тундре – это этап пути. По количеству чаевок можно без верст сказать, сколько проехал.
К Пуре добрались на пятый день. Отсюда дороги спутников расходились. Председатель сворачивал на север, к стадам, а Глеб – на юго-восток, в Авамскую тундру.
Нганасан внимательно следил за движением циркуля – Глеб прокладывал на карте полуострова дальнейший маршрут.
– Тут гора со скалой, похожей на гусиный нос, – вмешался старик, превосходно разбиравшийся в карте. – А тут озеро. Круглое, как птичий глаз, священное озеро… Через две чаевки юрта – долган Никита охотится…
Все эти приметы Глеб помечал значками.
– У нас в Дудинке жил Никифор Бегичев. Он тоже с картой ездил. и в Аваме бывал, и на Хатанге. Смелый человек и добрый, его вся тундра знала.
– А где же он теперь? – поинтересовался Глеб.
– Умер. Два года назад. Зацинговал в низовьях Пясины. Там и могила, – старик задумался. – Только мы не больно этому верим. Ушел Никифор, видно, на свой Сиз-остров, а может, и дальше. Он удачливый.
Глеб слышал кое-что о полярном следопыте Никифоре Бегичеве. В 20-х годах в газетах публиковалось сообщение о русско-норвежской экспедиции по розыску спутников Амундсена Кнудсена и Тессема, которую фактически возглавлял Бегичев.
Известный полярный исследователь Амундсен предполагал на судне «Мод» по примеру знаменитого «Фрама» пройти через полярный бассейн. Судно вышло в 1918 году из Норвегии, но уже в начале плавания вынуждено было дважды зимовать. Во время стоянки у мыса Челюскина Амундсен решил отправить отчеты о плавании на родину, в Норвегию. Матросы Тессем и Кнудсен взялись доставить почту до Диксона. Направились они по берегу Таймырского полуострова на запад и исчезли.
По поручению Советского правительства поисками норвежцев занялся Бегичев. Труп Тессема был обнаружен на берегу бухты Омулевой, в четырех километрах от острова Диксон. Там и сейчас среди камней возвышается изъеденный ветрами деревянный крест с надписью на норвежском языке. Позже диксоновцы поставили каменный памятник…
Погибнуть у самой цели?! По окончании розысков правительство Норвегии наградило Н. Бегичева именными золотыми часами. И вот теперь Глеб случайно узнал, что отважного следопыта постигла судьба тех норвежцев.
Но многие на Таймыре не поверили, что Бегичев умер от цинги. Возникли легенды. По одной из них выходило, что его убил член охотничьей артели. Версия о насильственной смерти не только разносилась устно, но и печаталась. И продолжалось это до 1955 года, когда газета «Водный транспорт» поставила вопрос о том, что надо наконец решить вопрос о смерти Бегичева.
Так что же, цинга или злодейское убийство?