Вошел сочинитель.
– Написали? – спросил Кантор.
– Написал.
– Тогда едем. Как раз кое-что подвернулось. Вот только я боюсь, что писать об этом деле вам не захочется.
– Почему?
– Люди не верят в чудеса. Впрочем, поймете сами.
Кантор определил для себя, что журналист Хай Малькольм Лендер – недалекий бумагомарака. И это было до определенной степени хорошо.
Проницательный, энергичный и прыткий мог бы помешать делу.
– Веселенькое дело, – сказала Лена.
Душ, куда препроводила ее «английская гувернантка», едва Лена позавтракала, помещался не вполне рядом со спальней, но и недалеко.
Нужно было пройти по сводчатому облицованному дубовыми панелями коридору мимо трех одинаковых, по-видимому, также раздвижных дверей, и вот уже за четвертой помещался весьма своеобразный «shower-cabinet».
– Уж не знаю, как насчет shower, но то, что cabinet, – точно, – пробормотала Лена, раздумывая: «Почему не bathroom?»
Здесь было нечто вроде фонтана или искусственного водопада. Посреди довольно большого квадратного помещения находилось возвышение. В полу заглублено что-то вроде мелкой овальной ванны. Маленький неглубокий бассейн.
В эту посудину с потолка, через узкую щель почти бесшумно падала плоская струя воды.
– Веселенькое дело, – сказала Лена.
Она подумала, что если встать под эту струю – то будет душ, а если улечься в корытце и заткнуть сток в нем пяткой, то будет ванна.
Никаких вентилей и регуляторов не наблюдалось.
На столике, перед таким же, как в спальне, овальным зеркалом, стояли пузырьки и коробочки. Они были, как и в спальне, стеклянные и фарфоровые. Ничего пластикового, даже крышек на пузырьках.
Служанка оставила Лену здесь и прикрыла за собой дверь.
Лена привыкла к тому, что ванная комната – маленькое помещение, а здесь предстояло принимать душ на постаменте, да еще в сравнительно большом открытом пространстве.
Всё это было, как ни крути, диковато.
Но и занимательно, если честно. Происходящее всё больше напоминало приключение. И приключение пока весьма приятное.
Лена прочитала на одном из аптекарских пузырьков «Soap-sea-milt».
– Изба рыбака какая-то, – пожала плечиком она.
Ну, пусть морское, но мыло!
Она вытряхнула на ладонь приятную малахитовую массу шампуня и понюхала. Пахло приятно, солоновато.
– Кукумария с морской капустой! – оценила Лена. – Салат дальневосточный. Ну, ну…
Вы не пробовали снимать халат, держа на ладони большой комок густого геля? Вот это было единственным осложнением. Вся остальная процедура прошла без проблем.
Вода не была ни холодной, ни горячей. Теплой.
Лена с огромным удовольствием промыла голову, освежилась и чувствовала себя прекрасно.
Вместо полотенец были сложены на столике какие-то куски холстины, пахнущие почему-то крапивой и грубоватые, но хорошо впитывающие воду…
Теперь бы еще одеться.
Лена завернулась в халат и надвинула обнаруженные у двери совершенно новые ненадеванные шлепанцы вроде больничных тапочек.
Снова появилась «английская гувернантка», словно подглядывала или же знала по опыту, сколько надо времени человеку на какое-то дело.
– Were is my dress? – поинтересовалась Лена.
– 1 am sorry; I can to propose new dress. It dresses suitable for yang lady! – строго, как и полагается «английской гувернантке», сказала та.
Лена не без смущения поинтересовалась, чем была плоха ее одежда, хотя и так знала чем. Она бы чувствовала себя в этой обстановке неловко в своих чулках сеточкой, юбчонке и самодельной варенке.
Служанка разразилась тягучей речью о том, что и не думает присваивать карнавальный (О как!) костюм и что вернет его в чистом и опрятном виде, но ведь не собирается же yang lady ходить в ЭТОМ сейчас! О, да, она уверена, что yang lady не собирается! Поэтому она, домоправительница, намерена предложить yang lady широкий выбор готового платья в безвременное и безвозмездное пользование, потому что такова воля ее господина.
– Блин горелый! – не удержалась Лена и заодно подумала, что можно выразиться и покрепче, потому что ее всё равно не поймут, а по-английски выразила готовность выбрать из того, что ей предложат.
– О! My one entreaty! Fallow me, please! – пропела домомучительница и двинулась по коридору, в противоположную от спальни сторону.
– О, моя единственная мольба! – вполголоса передразнила Лена по-русски. – Умоляет она, надо же. При матушке королеве Виктории в Англии так не заворачивали.
– So nice language! – сухо заметила служанка.
Причем ненужно было обладать особенно тонкой душевной организацией, чтобы понять, что это намек.
«Говорить на незнакомом собеседнику языке, если вы считаете себя хорошо воспитанной yang lady, неуместно и моветон! Я же не говорю по-китайски!» – как бы хотела сказать она этим замечанием.
«Во, попала! – не без иронии подумала Лена. – То ли еще будет!»
И тут девушка попала, что называется, в точку, даже не подозревая этого.
Между тем коридор сделал плавный поворот и разительно изменился.
Они вышли на галерею с большими окнами, через которые открывался вид на парк, уже избавившийся от утреннего тумана.
Подстриженные деревья и кусты сияли молодой весенней листвой на ярком солнышке. Вдали, всё так же как и из окна спальни, виднелись далекие дома какой-то чужеродной архитектуры, словно это была декорация.
Лену осенило. Она решила-постановила для себя, что это действительно какая-то декорация. Возможно, выстроенная для фильма. Может быть, дом этот действительно находится в парке «Мосфильма»? Вот было бы забавно. Погостить в реальной декорации!
Или не в парке «Мосфильма», а в каком-нибудь парке – филиале киностудии за городом? Да, запросто!
Но не парк и не странные декорации занимали Лену сейчас. Здесь в коридоре была вереница портретов на стене.
Портретная галерея.
И это были воистину странные портреты.
Люди, смотревшие из тяжелых рам, были нарисованы в манере малых голландцев, а более всего походили на картины Яна Ван Эйка, с детально прописанными пейзажами, открывающимися из окон за спиной людей на портретах. Портрет – интерьер – пейзаж за окном. На каждом полотне. И удивительная уносящая вдаль глубина изображения. Нет, малым голландцам до этих художников было далеко.