Только теперь он с интересом взглянул на свои истерзанные руки. Ладони были продырявлены шипами решетки, и кожа содрана веревкой. Они уже не болели. Видимо, устали болеть. Только ныли противно. И подергивало пальцы. Он очень устал, но не знал этого и не думал об этом.
Он шевельнул плечами и вновь полностью расправил чешуйчатые полупрозрачные крылья.
Хочу взлететь, подумал он с удивлением.
У него не было времени для конкретных желаний.
У него была только цель.
Он уже давно не летал и не мог взлететь. И теперь он слишком хорошо, до горечи, понимал, что не взлетит. Он был для этого слишком измучен и ослаблен.
Он сидел неподвижно еще некоторое время, глядя вдаль.
Туда, где матово блестящая в ночи гладь переходит в звездное небо. Воздух пах болотом от нагнанных штормом к берегу водорослей.
Некоторое время он сидел в темноте на пляже и, закрыв глаза, складывал крылья.
Дорога была пустынной. Лена сразу подумала, что это странно. На дороге должны быть машины. Много машин. Всегда много машин. Но факт оставался фактом – пусто, как будто что-то случилось с целым миром. Будто все ушли. Все люди. И их машины. И холодно. Вот что.
Шоссе пусто, лес черен, ветер холоден, а жизнь такова, что хоть в петлю лезь.
Лене шестнадцать лет образца 1985 года. Это крупная девушка, высокая и стройная, в том переходном возрасте, когда не отдают себе отчета в том, как по-детски выглядят потуги быть взрослым.
Ей знобко и страшно.
Луна над черной зубчатой стеной леса плывет в клочьях пепельных облаков.
В середине ночного кошмара маленький испуганный человечек. Ни единой машины в течение часа не проехало! Чего не может быть никогда.
Лена дрожит от холода.
Истерический ветер поминутно набрасывается на нее, бросает волосы в лицо, заставляет стучать зубами и приплясывать…
Ссора с родителями была неожиданной и нелепой. Лена поздновато вернулась с местной дискотеки. Будь это в Москве – всё бы обошлось. Но здесь – дачный поселок, местные сельские парни! Они же непременно что-то с ней сделают. Что-нибудь, но непременно… Родители начали выговаривать. Мы же переживаем за тебя!
Всё это слышано много раз. Много раз Лена порывалась ответить, выслушивая родителей. Мысленно она часто поступала так. И в этих воображаемых спорах они понимали ее и соглашались. И в этот раз она возразила впервые.
Что тут началось! Взрыв лаптей в воздухе! Скандал в благородном семействе!
Она и не сказала ничего такого. Она сказала только, что местные парни как раз скромнее и проще москвичей.
– Ты не понимаешь ничего! – С матерью случился приступ бессмысленной ярости. – Они только и думают о том, как бы что-то с тобой сделать!
– Ну и что тогда случится? – нагло вякнула Лена.
Разразился новый шквал воплей и слез, а отец, вошедши в раж, ухитрился задрать юбку и протянуть по попе ремнем. Лена стиснула зубы и прошипела:
– Вот это зря! – и хлопнула дверью.
Она выскочила на улицу, как была, в дискотечном прикиде – блестящих тенях вокруг глаз, мини-юбке и сетчатых чулках, переделанных многими трудами из детских колготок, на каблуках и в легкой блузке. На улице дачного поселка, убедившись, что погони нет, втянула обратно навернувшиеся слезы и решила на дачу не возвращаться. «Поеду домой! Оттуда позвоню…» – постановила она и вышла на шоссе.
Машины всё не появлялись. Ни в одну, ни в другую сторону никто не ехал.
Гордость не позволяла вернуться. Она уже раскаялась в том, что не выслушала молча. Не нужно было вообще рот разевать. Пошумели бы, обозвали дрянью и кобылой, что при ближайшем рассмотрении можно расценить как комплимент, и умолкли бы. Она уже жалела и о принятом решении. Это было жестоко по отношению к предкам. Но…
Как же холодно! То, в чем хорошо трястись на дискотеке, совсем не подходит для ночного шоссе при таком холодном ветре. Девушка устала, еще когда возвращалась домой, и мечтала только о том, как скинет туфли и повалится на постель. Еще в программу входил душ, если хватит сил, но и только. Ночных прогулок не планировалось. Джинсовая блузка – самодельная варенка – грела плохо. Точнее не грела совсем.
Прическа растрепалась. Разодрать волосы пальцами не представлялось возможным.
Попытавшись взглянуть на себя со стороны, Лена ужаснулась… Любой увидевший так вот одетую девушку вне пределов дискотеки мог подумать всё что угодно, кроме того, что это скромная и очень домашняя девочка, которая хорошо учится, любит папу и маму и занимается музыкой.
Кудрявая черная челка, так элегантно падавшая на лоб с продуманной небрежностью, теперь лезла в глаза и злила.
Кожу ягодиц саднило после экзекуции. У бати тяжелая рука, и он был не прав!
Дорога по-прежнему пуста.
И это было уже не просто странно, это начинало пугать.
На этой всегда оживленной дороге просто по определению должны быть машины. Много машин круглые сутки: белые фары в одну сторону и красные подфарники в другую.
Эта картина знакома и привычна.
Так было всегда.
Но факт оставался фактом – на дороге пусто, так, как будто что-то случилось…
Но что, что же могло случиться с миром, чтобы машины исчезли?
Америка напала на СССР? Началась атомная война?
Чушь.
Тогда в стороне Москвы должен расти атомный гриб, наверное?
Ах… Нет. У них же есть нейтронная бомба! Которая уничтожает только всё живое. Тогда все погибли, а она осталась одна во всём мире на пустынном шоссе…
Лена втянула голову в плечи.
Она понимала, что подобные умозаключения глупы и нелепы.
Однако она, холодея не только от ветра, но и от ужаса, продолжала думать о нейтронной бомбе.
Она понятия не имела, как эта бомба действует, похожа ли она на атомную и сопровождается ли ее взрыв вспышкой и грохотом…
Почему-то виделась черная бомба с буквой «N», как ее рисуют на политических карикатурах, разломанная пополам. Из нее вытекает черный дым, состоящий из маленьких убийственных нейтрончиков. А внизу написано «Кукрыниксы», и это слово соединяется с нейтрончиками в черном дыме. И маленькие, невидимые, убийственные кукрыниксы разлетаются по миру и проникают всюду: в магазины и автомобили, в канализационные люки, в которых живут сантехники. И кукрыниксы убивают продавцов и покупателей, водителей и сантехников в канализационных люках.