В квартире Йохана всё оставалось таким же, как и в первый день его появления в Мегиддо. Нашлись даже книги, переданные Роувемом для скорейшего изучения языка. Он переоделся и осторожно лёг в постель, стараясь не тревожить больные места. На полке для вещей он заметил нечто необычное, чего здесь не должно было быть. Мужчина встал и снял с полки небольшую рамку с фотографией – на ней была запечатлена девушка в скромном голубом одеянии, оставлявшем частично обнажёнными белоснежные руки. Она сидела на каменном парапете, возвышавшемся над строениями Новой Самарии и смотрела куда-то вправо со спокойным и ожидающим выражением лица.
Он закрыл глаза и представил, как Мирка крутится где-то рядом, напевает, раздевается, ложится рядом в постель…
***
– Вот так Ро обезопасил себя, а мне позволил начать совершенно новую жизнь. Дал тебе возможность завершить свои дела на той стороне и решить, хочешь ли ты вернуться к нему или же предпочтёшь остаться в старом мире. Ян получил шанс построить отношения с тобой, свободной и одинокой, что ему, впрочем, не удалось. А моя протекция обеспечила Дэвиду и его команде приют в этом мире и доверие Роувема, – закончил он свой рассказ.
– Как зовут наших бывших помощников и твою бывшую пассию? – словно стараясь вспомнить между делом, поинтересовалась Маргит.
– Звали, – поправил он. – Он их уничтожил.
– Кто? – не поняла девушка.
– Твой Ро, кто же ещё? Безжалостно, не раздумывая, без малейших сомнений и эмоций. Как таракана раздавил, если бы здесь водились эти твари. Как Леони Кфира, которого заподозрил в покушении на Талмая и тебя и спроецировал тому в мозг картинку, будто Леони прямо сейчас казнят за убийство бывшего шефа. Как заставил совершить самоубийство Агарь, когда узнал, что она твоя отравительница. Как свёл с ума того дурачка, которого наняли убить диктатора. Как спровоцировал на нелогичные и опасные действия Алона, когда тот начал ему мешать. Как заставил Яна влюбиться в тебя, в конце концов. Когда он прикасается к человеку, он мгновенно понимает, чего тот боится или хочет. У его деда было подобное свойство, но слабее, и Элияху не использовал его во зло. Неужели он с тобой не играл в подобные игры?
– Один раз было дело, мы едва не поругались и договорились в будущем обходиться без попыток давления на мой мозг. Но со мной сложно использовать страх. Я ничего не боюсь, у меня это чувство мертво. Вернее, я боюсь за детей, за тебя, за самого Ро, но не за себя. Интересно, когда он успел расправиться с нашими обвинителями? Это ж надо было организовать со всеми встречи под какими-то предлогами.
– Все встретились на моих похоронах, – рассмеялся Дарий. – Вернее, на похоронах прибывшего, которому пришлось меня изображать. А меня он тем же самым способом заставил забыть, что это я убил Элияху.
***
Несмотря на сотни женщин, которых он когда-либо любил и с которыми старался поддерживать добрые отношения и после разрыва, на тысячи учеников, со многими из которых он продолжал дружить долгие годы, на десятки добрых приятелей и товарищей, человеком, к которому он привязался крепче всего, был и оставался великий Элияху.
Перед глазами против его воли встали белоснежное главное здание резиденции диктатора с высокими потолками, полами цвета медового оникса и арочными окнами и дверными проёмами. При диктаторе Роувеме, как и при диктаторе Элияху, на первом этаже находились публичные помещения и залы приёмов, на втором работала канцелярия и располагались апартаменты диктатора, а на третьем этаже апартаменты советника Дария теперь занимал советник Йохан.
Личные комнаты диктатора в резиденции были территорией, абсолютно недоступной для посторонних. В них свободно мог входить только очередной камердинер, даже старшей дочери Наде, с которой Элияху был особо близок, он запрещал там появляться. Это была его зона слабости.
Дарий хорошо помнил, при каких обстоятельствах он был допущен в апартаменты великого Эли впервые, много лет назад, через три года после того, как оказался в Новой Иудее. Во влажном и ветреном климате Нового Иерусалима Элияху постоянно болел. Возможно, если бы он безвылазно сидел в резиденции, в тепле, спокойствии и без изматывающих физических нагрузок, то чувствовал бы себя получше, но он предпочитал активную жизнь: ни одно значимое событие в Новом Иерусалиме, ни один праздник, ни даже спуск на воду крупного судна не проходил без участия диктатора. Люди любили и уважали этого странного человека с экзотической внешностью и бешеной энергетикой, а он, в свою очередь, заряжался от них новыми силами и идеями.