— Подумайте, месье, что этот осмотр может послужить точному выяснению обстоятельств смерти и доказать, к примеру, что ваш сын мог ранить себя, когда чистил оружие, и таким образом мы снимем с него позорное клеймо самоубийцы…
Николя не надеялся, что его попытка обмануть графа увенчается успехом. Но в чрезвычайных ситуациях соображения морали цепляются за каждую мелочь. Николя почувствовал, что его собеседник не принял возможность этой гипотезы, будучи убежденным в версии самоубийства.
— Что касается осмотра, то он будет проведен с величайшей осторожностью и в условиях полной секретности, и могу вас заверить, что тело вашего сына вернут вам в надлежащем состоянии. Я думаю, что это наилучшая мера, которая позволит нам вынести окончательное решение и оставить все неожиданные открытия в тайне, сохранив доброе имя вашей семьи.
Николя подумал, что с его стороны довольно рискованно было обещать, что смерть была достойной, учитывая состояние трупа. Граф неожиданно поднялся с кресла. Даже известие о том, что тело его сына увезли, не задело графа до такой степени, как упоминание о чести.
— Честь, месье, — кто вы такой, чтобы говорить о ней? Что вы можете об этом знать? Честь, месье, вы должны обладать ею, чтобы иметь право о ней говорить. Честь не допускает к себе простолюдинов и продажных людей. Она берет свое начало на заре времен, крепнет с каждым следующим поколением и завоевывается шпагой в бою за короля и Господа. Как смеет это слово слетать с ваших губ, господин полицейский?
Николя удержался от ребяческого тщеславия открыть графу свое истинное происхождение. Он только крепче сжал в кулак левую руку. В этот момент граф заметил на пальце молодого человека перстень с печаткой, украшенной гербом.
Николя получил его от своей сводной сестры Изабеллы, после чего тайна его рождения была раскрыта самим королем, это был герб Ранреев. Он не пожелал возвращать себе титул, на который имел право, но сохранил перстень как память о крестном, которого решался назвать отцом лишь в глубине сердца. Как и надгробие, эта печатка была для Николя словно связь с ним. Ребенком он десятки раз любовался покрытым патиной гербом, который оказался его собственным. Когда старик увидел герб, его глаза снова заблестели, а рот исказился.
— Как смеете вы говорить о чести, вы, украсивший себя гербом Ранреев? Да, я вижу еще достаточно хорошо, чтобы узнать герб благородного человека, с которым служил, и в моем сердце еще достаточно гнева, чтобы возмутиться при виде потерявшего совесть убийцы.
— Господин граф, в моих жилах течет кровь маркиза де Ранрея, и я советую вам выбирать выражения.
Николя уже больше не мог сдерживаться. Он впервые признался в своем происхождении, предпочитая до этого его скрывать.
— Значит плод греха находит удовольствие в низменных занятиях. Но кому какое дело в наше безумное время! Век, когда дети восстают против отцов, когда лучшие устремления в итоге выливаются во зло, зло, которое повсеместно — от самых высших, до самых низших…
Лицо графа де Рюиссека побелело от злобы, он поднес руку ко лбу. Николя обратил внимание на его загнутые, неровные ногти. Старик указал ему на дверь.
— Довольно, месье. Я вижу, что вы как достойный слуга де Сартина, пренебрегаете и чувствами отца, и уважением, которое должно было бы вызвать в вас мое положение. Уходите. Я знаю, что мне остается делать.
Он развернулся в сторону оптической иллюзии на стене, и на мгновение Николя показалось, что он растворился в ней и пошел по воображаемому парку. Это впечатление усиливало то, что граф, опершись о стену, попал рукой на нарисованную мраморную балюстраду.
Ничто больше не задерживало Николя в этом месте, где, к сожалению, воцарилась одна печаль. Его шаги застучали по плитам передней. Свежий воздух во дворе ударил в него запахом гнилой травы. Поднялся легкий ветер и закружил по дорожке в танце опавшие листья. Николя подошел к фиакру, несомненно, посланному за ним месье де Сартином. Лошадь Бурдо была привязана к карете за уздечку. В слабом свете фонаря вырисовывался профиль инспектора, с приоткрытым ртом, забывшегося сном. Усаживаясь в фиакр, Николя вдруг невольно обернулся и посмотрел наверх. На втором этаже дворца он заметил в окне силуэт женщины, державшей в руке подсвечник. Он почувствовал, как ее взгляд пронизывает его насквозь. В то же мгновение рядом с ним раздалось тихое покашливание. Не говоря ни слова, Пикар вложил ему в руку маленький квадратный конверт. Когда Николя перевел взгляд на окно, ему показалось, что он видел сон; видение исчезло. В смятении он забрался в фиакр, рессоры заскрипели под весом его тела. Кучер щелкнул хлыстом, и экипаж с шумом выехал со двора дворца де Рюиссеков.