— По какому делу, месье, я имею удовольствие принять вас? Если вы с известием от поставщика, то встреча с ним назначена на пять.
Как раз в это время, подумал Николя, она будет в театре.
— Вовсе нет, мадемуазель. Мне нужно только, чтобы вы пролили свет на некоторые обстоятельства. О, всего лишь ответ на один небольшой вопрос… Позвольте представиться — Николя Ле Флош, комиссар полиции Шатле.
Последовала тишина, и Николя почувствовал, как его оглядывают с головы до ног.
— Вы слишком молоды для комиссара.
В ширме был небольшой глазок, чтобы видеть, оставаясь невидимым.
— Мадемуазель, вы сами — доказательство того, что достоинства…
— Ладно, ладно. Я не хотела вас обидеть. Но я близко знакома с одним из ваших коллег. Его участок как раз напротив Итальянской Комедии. Он обожает водевили и при случае угощает меня вином.
Эти слова были произнесены вполне безразличным тоном, но Николя прочел скрытое в них предупреждение: «У меня есть защитники, включая полицейских, готовых ради меня пожертвовать своей карьерой. Не знаю, что привело вас сюда, но будьте уверены: в случае необходимости я смогу себя защитить…»
— Мадемуазель, взгляните на этот листок бумаги, попавший ко мне, — что вы можете о нем сказать?
Ручка с розовыми ногтями отодвинула одну из створок ширмы. Представшее взору Николя зрелище было очаровательным. Мадемуазель Бишельер занималась своим туалетом. Она была причесана в детской манере — легкая масса ее светло-каштановых волос была перевязана лентой. Полотняная рубашка широко распахнулась на изящной груди, которая была видна даже через накинутый на плечи муслиновый пеньюар. Она смотрела на Николя, опустив одну ногу в фарфоровую чашу с водой. Другая нога, завернутая в полотенце, покоилась на табурете. Ее довольно маленькие глаза были глубокого синего цвета. Брови, выщипанные пинцетом, подчеркивали правильные черты лица и его безупречный овал. Маленькие ямочки на щеках оживляли открытое лицо. Рот, немного большой, но чувственный, скрывал маленькие идеальные зубы. Нос был чуть вздернутый, со слегка приплюснутым кончиком. Если бы не этот небольшой недостаток, ее черты были бы идеальны, но Николя был из тех, кто считал, что маленькое несовершенство делало женщину еще более соблазнительной. На туалетном столике лежали в беспорядке флаконы, щетки, гребни, ленты, коробочки с помадой и пуховки. Рядом с креслом в ящичке из дерева ценной породы лежала дюжина разноцветных бутылочек. Актриса изобразила смущение.
— Месье, я, возможно, кажусь вам бесцеремонной, что, разумеется, вас шокирует. Но не будете ли вы так любезны помочь мне вытереть ногу?
Николя бесстрашно приготовился к обороне. У него слегка заколотилось сердце. Он развернул полотенце, встал на колени и вытянул его перед молодой женщиной, думая о том, как должно быть смешно он выглядит в данный момент. Она приподняла ногу, вытаскивая ее из чаши. В этот момент полы ее рубашки немного распахнулись. Николя, краснея, сжал маленькую ножку, отметив, что она оказалась не слишком изящной. Он обтер полотенцем ногу и надел на нее розовую домашнюю туфлю. Вторая нога зашевелилась в нетерпении, спеша присоединиться к своей товарке. Николя встал и отступил на один шаг. Молодая женщина запахнула пеньюар и прилегла на диван, приглашая Николя занять место на пуфе. Кот слез с него, недовольно ворча и в конце концов устроился на кровати. Николя было очень неудобно на таком низком сиденье — согнувшись, с торчащими вверх коленями, к тому же фасоль и ром не вовремя напомнили ему о себе. И огонь от камина был слишком близко — Николя казалось, что его спина сейчас поджарится.
— Эта бумага, мадемуазель…
Она закинула вверх голову, как будто в раздражении, и принялась накручивать на палец колечки волос. Николя протянул ей билет. Она посмотрела на него, даже не взяв в руки.
— Я раздаю их своим друзьям, потому что располагаю некоторым количеством мест.
Николя отчаянно размышлял, сможет ли он что-нибудь выяснить, если воспользуется именем виконта. Несомненно, она еще не знала о его смерти. Он мог бы рискнуть…
— Боюсь вас огорчить, мадемуазель, но я в отчаянии. Я должен вам признаться…
Теперь настала ее очередь удивляться.
— Признаться? В чем же?