Встреча с шефом полиции прошла куда лучше, чем предполагал Николя. Он боялся, что Сартин будет раздражен, недоверчив и раскритикует опасные инициативы своего подчиненного. В итоге Николя получил карт-бланш — «на свой страх и риск» конечно, но со скрытым участием, теплоту которого он чувствовал. Его испугала мысль, что на этом все могло и закончиться. Снова трупы, снова преступления, жертвы и виновные… Возможно убийство мадам де Рюиссек и предали бы гласности, но результат остался бы тем же: тело подняли бы и предали земле со всеми почестями. На самом деле так и случилось, и Николя единственный держал в руке тоненькую нить Ариадны, которая, возможно, поможет что-то обнаружить и разоблачить виновных.
Удобно устроившись в карете, Николя принялся наблюдать за прохожими, пытаясь понять выражение их лиц и представляя, о чем думает эта людская масса, называемая народом. Он пытался сохранить в памяти их манеру одеваться, облик и манеры. Когда-нибудь он сможет примерить их на других конкретных людей и установить таинственные связи с помощью интуиции. Его знание человеческой натуры стало значительно глубже благодаря расследованиям, этим живым архивам. Вид мрачной толпы у Бастилии прервал размышления Николя. Однажды он навещал там своего друга Семакгюса, бывшего в заключении. Николя снова почувствовал сырой холод старой крепости. Карета свернула направо и поехала вдоль Сены. Крепость исчезла из виду.
Незаметно город сменился окрестностями. Стараясь не отвлекаться на виды за окном, Николя попытался вспомнить все, что ему было известно о маркизе де Помпадур. Хорошо информированные домашние месье де Ноблекура кое-что ему рассказали. К их словам можно было прибавить полицейские отчеты и письма, вскрытые секретным отделением полиции. Памфлеты, пасквили и стихи, полные оскорблений и непристойностей, создавали яркую картину. Все говорили, что маркиза слаба и больна от постоянного волнения и страха. Король, никогда ее не жалевший, требовал ее присутствия на вечерах, поздних ужинах, представлениях и во время его бесконечных поездок, особенно в сезон охоты. Слишком обильная пища вредила ее слабому желудку. Семакгюс рассказывал, что в угоду своему любовнику она злоупотребляла возбуждающими средствами, которыми ее снабжали лекари-шарлатаны, и это не считая непомерного количества шоколада и пряностей.
Но, по общему мнению, более всего здоровье маркизы подтачивал страх «другой женщины», той, что сможет подобрать ключ к этому особенному человеку, чью скуку так нелегко было развеять. Она дошла до того, что сама подбирала себе соперниц — соблазнительных, но простодушных, — она могла не бояться, что кто-то из них сможет влиять на короля. В данный момент, несмотря на все предосторожности, ее волновала мадемуазель де Роман — она слыла умницей и интриганкой.
Месье де Лаборд, всегда предпочитавший отмалчиваться, все же согласился в узком кругу повторить слова одной из подруг фаворитки. Пытаясь ободрить маркизу, та сказала: «Он любит вашу лестницу. Он уже привык подниматься по ней и спускаться». К тому же в отношениях короля и маркизы больше не было страсти; ее сменили вялые дружеские ссоры.
К страху потерять короля добавлялся постоянный ужас повторения покушения Дамьена. Фаворитка не могла забыть, как ее чуть не изгнали из дворца в то время, когда здоровье короля было под угрозой, и как дофину и сторонникам королевской семьи удалось помешать ей видеться с королем во время его лечения. Что до народа, он считал маркизу одной из трех главных напастей, грозивших королевству — вместе с голодом и войной. Улицы открыто выражали свой гнев и грозились убить ее.
Николя не так давно уже представили маркизе, и она показалась ему простой и доброжелательной. Месье де Лаборд, видевший ее каждый день, разделял это мнение и, судя по его словам, маркиза не была ни транжирой, ни скупердяйкой, и ее траты, хотя и довольно значительные, находили достойное применение, в основном в области искусств. Было верно, что ее пансион и доходы были значительно выше той суммы, которая требовалась на содержание дома и страсть к меценатству. Говорили, что она получила от короля право подписывать от его имени казначейские векселя и не давать отчета об их использовании. Она владела многочисленными поместьями, от далекого Менара до ближайшего Бельвю, на полпути между Парижем и Версалем, выстроенного на земляной насыпи и возвышавшегося над Севрским мостом. Мадам де Помпадур везде предпочитала высокие позиции.