— Месье де Рюиссек?
— Да, месье. С кем имею честь говорить?
— Я полицейский и должен немедленно с вами поговорить.
Лицо молодого человека тут же побагровело, затем побледнело. Видам посторонился и пригласил Николя войти. Его жилище представляло собой огромную комнату с низким потолком и довольно темную. Два полукруглых окна вровень с полом выходили на улицу. Обстановка была элегантной, без излишеств, и ничто в ней не говорило о духовном призвании ее обитателя. Это была гарсоньерка молодого человека, ведущего жизнь, полную удовольствий, а вовсе не занятого духовными размышлениями. Видам продолжал стоять посреди комнаты против света и не приглашал Николя сесть.
— Итак, месье, чем я могу вам помочь?
Николя решил сразу перейти к делу.
— Получали ли вы от месье де ля Шо некую вещь взаймы, или, вернее, в счет оплаты проигрыша в карточной игре?
Видам снова залился краской.
— Месье, это только мое и его личное дело.
— Известно ли вам, что в месте, где вы так часто бываете, карточные игры запрещены и, следовательно, вы преступаете закон?
Молодой человек с вызовом поднял голову.
— Я не единственный в Париже посещаю игорные дома и не понимаю, почему королевская полиция должна поднимать по этому поводу шум.
— Потому, месье, что прочие ваши товарищи не планируют посвятить себя Богу, и пример, который вы подаете…
— Я уже не собираюсь принимать духовный сан. Это все в прошлом.
— Вижу, что смерть брата открыла для вас новые перспективы!
— Довольно оскорбительное замечание с вашей стороны, месье.
— Но никто больше из ваших товарищей так не выиграл из-за смерти ближнего своего.
Видам сделал шаг вперед. Его левая рука инстинктивно потянулась к правому боку в поисках эфеса отсутствующей шпаги. Николя заметил это движение.
— Осторожнее, месье, я никому не позволю безнаказанно оскорблять себя.
— Отвечайте на мои вопросы, — холодно ответил Николя. — Прежде всего я буду с вами откровенен и прошу вас принять во внимание то, что стало мне известно. Я также занимаюсь расследованием убийства вашего брата, которое ваш отец, граф де Рюиссек, предпочел объявить самоубийством. И не только его, но также вашей матери.
Николя заметил, что видам готов разрыдаться.
— Моей матери?
— Да, вашей матери, жестоко задушенной и сброшенной в колодец кармелитского монастыря. Вашей матери, которая желала доверить мне какую-то страшную тайну и которая умерла из-за этой тайны. Кому-то понадобилось заставить ее замолчать. Вот что, месье, позволяет мне задавать вам все эти вопросы, мне, Николя Ле Флошу, комиссару полиции Шатле.
— Мне нечего больше сказать в ответ на ваши обвинения.
Николя заметил, что новость об убийстве матери, кажется, не удивила молодого человека.
— Это было бы слишком просто. Напротив, вам есть о чем мне рассказать. И прежде всего — знакомы ли вы с мадемуазель Бишельер?
— Я знаю, что это любовница моего брата.
— Я не об этом вас спросил. Знакомы ли вы с ней лично?
— Вовсе нет.
— Тогда что вы делали в ее доме вчера после полудня? Не отрицайте, вас там видели. Три достойных доверия свидетеля готовы поклясться в этом перед судом.
Николя показалось, что молодой человек сейчас расплачется. Он почти до крови закусил губу.
— Я не видел ее на погребальной службе по своему брату и поехал…
— Но с какой стати вы решили, что эту молодую женщину пропустят на поминальную службу по вашему брату и матери? Попробуйте найти более убедительное объяснение.
Видам умолк.
— И к тому же, — продолжил Николя, — свидетели утверждают, что неоднократно видели вас у дома вышеупомянутой мадемуазели. Не пытайтесь убедить меня, что вы с ней не знакомы. Не желаете ли все объяснить?
— Мне нечего сказать.
— Воля ваша. Продолжим. Можете ли вы рассказать мне, чем вы занимались в день смерти вашего брата?
— Я гулял в Версале.
— В Версале! Но Версаль очень велик. Где именно вы были? В парке? Во дворце? В городе? Вы были один? Или с компанией? В Версале живет много народу, и вы неминуемо должны были встретить кого-то из ваших знакомых.
Николя с трудом удавалось быть таким резким, но ему необходимо было как-то воздействовать на молодого человека.