Глав 1. Ценной собственной жизни.
Огонь. Он повсюду. Выхода нет. Дверь завалило тяжёлыми горящими досками. Надежды на спасение никакой не было. Я оказался в ловушке. И как только меня угораздило забраться в это здание? Что я здесь забыл, черт возьми?!
Вдруг из соседней комнаты послышался чей-то тихий писк, сопровождаемый кашлем. Тогда вспомнил, что меня с подвигло на этот безрассудный поступок.
Я, как обычно, решил сбежать из детдома, в который меня отдали мои же родные родители. Вот начертание тогда меня мать рожала, если не собиралась постить и воспитывать? Может обстоятельства подтолкнули её отказаться от меня? Или просто я был для нее обузой, от которой она захотела поскорее избавиться? Ну тогда она могла сделать аборт...
Ладно, сейчас не об этом. Как я уже и сказал ранее, покинул пределы детдома, пока никто не видел и побежал по направлению к заброшенной старой многоэтажке, на крыше которой я любил посидеть и помечтать. Когда я уже почти был на месте, увидел как в метрах ста от меня горит пятиэтажка. Возле нее толпилось большое количество народа. Из горящего дома не доносилось никаких криков о помощи, лишь слышно было как трещит что-то в огне.
Я постоял пару минут и понаблюдал за суетой народа, потом не найдя уже ничего интересного, пожал плечами и пошел дальше. Тут резкий крик какой-то женщины меня остановил. Я повернулся лицом к людям, стоящим около многоэтажки, и стал выискивать глазами обладательницу такого истошного крика. Долго искать ее не пришлось, так как она единственная, кто бегала вдоль здания с воплями:
— Моя дочь! Рада!
В здании, как оказалось, осталось маленькая семилетняя девочка. Ее мать, как угорелая носилась из стороны в сторону и просила у каждого помощи. Не найдя отклика на призыв, она бросилась в огонь. Меня пробрала крупная дрожь, когда силуэт женщины пропал из виду.
Я думал, что за ней сейчас побегут, но нет. Все стояли и н кто не решался пойти на помощь. И, как на зло, пожарных ещё не было. Я замер в ожидании. Прошло пять минут…десять. Никто из здания не вышел и не зашёл туда.
Значит всем было безразлично что стало с девочкой и ее матерью. Наверное, все, кто сейчас стоит здесь и смотрит на то, как горит место, где они жили до пожара, мысленно похоронили мать и дочь, не надеясь что они смогут выбраться наружу.
Меня всего трясло от злости. Я с такой силой сжал кулаки, что аж костяшки пальцев побелели. Рот перекосило, брови сошлись на переносице, а глаза заблестели как у хищника, который уже был готов на кого-нибудь наброситься.
И я набросился, но только моей мешенью стала горящая многоэтажка, а цель — спасти ребенка и женщину, если ещё не поздно. Я прыгнул в огонь с решительным видом, но когда оказался окружённый со всех сторон столбами дыма, то решимости как не бывало. Я растерялся, не зная, что делать дальше, куда следует идти и я был уже готов разрыдаться от безысходности, если бы не тихий плачь в одной из квартир. Я, прикрыв нос и рот ладонью, пошел на голос. Дверь была открытой. Внутри бушевало пламя и не было н чего видно. Голова сильно кружилась и сил двигаться дальше почти не было, но у меня была цель — спасти две жизни.
Преодолевая сильную усталость, я ходил по квартире и искал ее хозяев. С каждой пройденной минутой моя вера, что кто-то ещё жив, начала покидать меня. И я уже было направился к выходу, но тут услышал сзади себя тихий плачь вперемешку с кашлем. Я обернулся и наткнулся на, пока ещё не тронувшую огнем, тумбочку. Кое-как открыл ее дверцы и вытащил из нее малышку, которая совсем ослабла и была уже близка к обмороку. Я стянул с себя кофту и накрыл ее лицо малышки.
Теперь оставалось найти ее маму, но рисковать жизнью крохи я не стал, поэтому начал судорожно искать выход, так как дверь заблокировало нам через нее не пройти. Оставалось окно, стекло которого я разбил одним ударом ноги. Теперь дело оставалось за малым. Надо выбрать наружу. И я был уже готов взобраться на раму, как моя нога провалилась в полу. Я не мог выбраться и в моей голове возникла паника. Почему возникла?! Она и не покидала меня с того момента, как я перешёл порог этой горящей многоэтажки.
После пяти попыток по освобождению ноги, я понял, что это конец, поэтому поставил девочку на пол.
— Видишь…то окно? — показав ей за спину пальцем, сказал я, зажимая рот ладонью. — Ты должна выпрыгнуть из него. Там не высоко.
Я не верил тому, что говорю, но выхода не было. Я был приговорен. Толкова моя судьба.
Последнее, что я помню перед тем, как закрыть глаза, это большие голубые глаза, в которых блистали слезы.