Прервал мои размышления Ермаков. Он стоял в тесном коридорчике и методически стучал в открытую дверь. Я вскочила, зажгла свет. Мне казалось, что прошло очень много времени: события куда-то отодвинулись, потеряли остроту.
— Все благополучно, Петр Николаевич? — спросила я.
Ермаков сосредоточенно посмотрел на меня, поправил очки и коротко ответил:
— Да, все.
В шлюзовой камере пять человек надевали скафандры. Это сразу вернуло меня к действительности.
— Мы будем спускаться, — сказал Ревзин, глядя куда-то мимо меня.
— Вы можете наблюдать по телевизору, — быстро вставил Городецкий.
Ревзин недовольно хмыкнул. Я поняла, что до моего прихода они поспорили.
— Начальник экспедиции разрешил мне идти вместе с вами, — сказала я.
Это прозвучало твердо и убедительно, хотя я до сих пор не понимаю, почему решила настаивать — вначале я как-то не приняла всерьез предложение Завитаева.
— Опасно, понимаете… — начал Городецкий.
— Надевайте комбинезон, — перебил его Ревзин, обращаясь ко мне. — Ничего не случится. Раз все идут… — Он ободряюще улыбнулся. — Вы помните, как надо управлять скафандром? Я объясню вам еще раз.
Есть что-то общее между любовью и жаждой открытий. Оба чувства иногда настигают человека внезапно и сразу оттесняют все остальное. Оба чувства властно влекут навстречу, казалось бы, непреодолимым трудностям, окрыляют, дают силу и отвагу.
Сейчас мне вряд ли удастся описать то странное чувство, которое охватило меня, когда открылся люк шлюза и, оттолкнувшись от борта “Динго”, я повисла в воде. В первый момент мне показалось, что это навсегда останется в памяти. Но прошло совсем немного времени, и новые, неизмеримо более сильные впечатления стерли своеобразное ощущение первых минут спуска. Помню только, что тогда меня удивила легкость, с которой я могла двигать руками. Огромное давление (это я поняла потом) почти не увеличивало плотности воды, и плавать было так же легко, как и на поверхности, хотя оболочка скафандра стала жесткой: комбинезон сгибался только в локтях и коленях. Первое время меня почему-то беспокоили рукавицы: с трудом удавалось сжимать и разжимать пальцы, — но очень скоро я освоилась и перестала это замечать.
Я забыла обо всем — оставалось лишь непередаваемое ощущение полета. Впрочем, “полет” — неудачное слово: на самолете, в закрытой кабине, нет физического ощущения скорости. Здесь же скорость чувствовалась совершенно явственно: двигатель мягко, но сильно толкал вперед, скафандр вибрировал в потоке воды. Кружилась голова — от скорости, от радостного сознания, что я могу управлять скафандром, от пьянящей мысли, что за поясом у меня пистолеты, а впереди — новое, неизведанное.
Нас было шестеро: Ревзин, Самарин, Городецкий, два моряка с “Динго” и я. Управление скафандром действительно не представляло труда: мне пришлось следить только за работой двигателя, остальное делали автоматические приборы. Вес скафандра, вообще довольно значительный, в воде совершенно не ощущался.
Лучи прожекторов опережали нас метров на двадцать. Они высверливали впереди узкий желтый туннель, за пределами которого была непробиваемая толща тьмы. Эта бездонная тьма оживала лишь изредка, когда мы проносились сквозь облака планктона. Тогда на черном фоне вспыхивали тысячи и тысячи мерцающих огоньков, создавая впечатление звездного неба. Казалось, мы летим сквозь космос, летим так быстро и так долго, что понятия пространства и времени утратили свой смысл…
Обитателей океанских глубин я не видела, и только раз в желтый сноп света попала большая, свернутая в спираль медуза. На мгновение она замерла и тотчас же шарахнулась в сторону, во мрак.
Позже, когда мы начали спуск в кратер, я видела издали стаю узких светящихся лент. Стенки кратера быстро суживались, на них дрожали длинные водоросли, похожие на щупальца фантастических животных. Мои спутники сблизились, окружили меня, приготовили пистолеты…
Глубиномер, надетый на руку, показывал пять тысяч метров. Радость схлынула, возникло неясное тревожное чувство, быстро сгустилось, превратилось в страх. Я пожалела, что не осталась на “Динго”. Тесная, неуютная, до чертиков надоевшая подводная лодка теперь казалась мне самым желанным местом на свете…
Страх, навязчивый, все усиливающийся, заставил меня вспомнить о гидротелефоне. Я включила аппарат, но мои спутники молчали. Мы приближались к глубине, на которой погибли роботы, и я понимала, что теперь не до разговоров. Мне очень хотелось услышать голос Ревзина, но я молчала, я заставляла себя молчать.
Спуск казался бесконечно долгим. Постепенно страх притупился, потом вообще исчез. Я посмотрела на часы: мы покинули “Динго” более часа назад. Оставались последние километры. Мы прошли кратер вулкана и теперь опускались по узкой, пробуренной автоматом шахте В лучах прожекторов стены шахты тускло отблескивали матовым, переливающимся светом…
— Как настроение? — Голос Ревзина прозвучал совсем рядом. — Не жалеете, что пошли с нами?
— Страшновато? — тотчас же спросил Городецкий.
— Очень, — призналась я. — Но теперь уже ничего…
— Не беспокойтесь, снова будет страшно, — весело обещал Городецкий, и все рассмеялись.
— Внизу свет, — сказал один из моряков. — Наверно, начальник.
Да, навстречу нам поднимался Завитаев. Еще издали, метрах в ста от нас, он распорядился по телефону:
— Двое останутся здесь. В случае опасности немедленно предупредите. Остальные — вниз, со мной.
Мы остались вдвоем — Ревзин и я. Внизу (до шахты было метров полтораста) передвигались огоньки — там вели подготовку к взрыву. Я спросила Ревзина, почему нас не вызывают с “Динго”.
— Вызывали, — ответил Ревзин. — Для связи с лодкой нужно повернуть вверх антенну и включить генератор ультразвука на полную мощность. Но лучше поберегите энергию.
Он помолчал, затем добавил (я уловила озабоченность в его голосе):
— Скафандр рассчитан на шесть часов. Мы спускались полтора часа, столько же нужно на подъем. К. тому же Завитаев почти на два часа раньше покинул лодку. Словом, минут через тридцать надо идти наверх…
Признаюсь, я была плохим часовым. Я включила внешний акустический приемник и слушала океан. Здесь, на гигантской, почти двадцатикилометровой глубине тоже была жизнь! Я слышала самые различные звуки: жужжание, прерывистый писк и нечто вроде барабанного стука — громкого, тревожного.
Потом я посмотрела наверх — и сразу забыла обо всем. Надо мной было звездное небо! Бессчетные мерцающие огоньки создавали полную иллюзию неба, усеянного звездами. Это небо было щедрее земного: звезды двигались, всплывали, гасли, переливались всеми цветами радуги…
Я подумала о том, что человечество с огромным опозданием начинает завоевание глубин. Почему? Ведь ласты, маска, дыхательная трубка с загубником могли быть изобретены еще во времена фараонов. Акваланг появился с опозданием по крайней мере на полстолетия. Жесткие скафандры в течение столетия почти не совершенствовались. Батисферу и батискаф можно было построить еще в середине прошлого века…
Мы стремимся к далеким планетам: едва ли не каждый мальчишка мечтает о космических полетах. А рядом с нами — громадный неисследованный мир. В нем есть все — чужая жизнь, нераскрытые тайны, смертельные опасности, неисчерпаемые богатства. И еще — никем не виданная красота.
Здесь всё впереди. Здесь будет свой Теоретик Гидронавтики. Будет свой Главный Конструктор. Будут первые гидронавты и первое кругосветное путешествие по дну океана…