А встречаются и такие испытуемые (в конце концов, все мы испытуемые в жизненном эксперименте), которые вообще уходят от любых трудностей. Они пытаются под каким-либо благовидным предлогом покинуть поле битвы. В исследовании, о котором мы здесь рассказываем, это были ребята с явно завышенной самооценкой. Столкнувшись с трудностями, они даже не пытаются их как-то преодолеть или хотя бы взять задачу полегче. Они просто уходят: «Голова болит», «Сегодня я плохо соображаю» (обратите внимание на это великолепное «сегодня»…), «Мне сегодня некогда» и т. д. Что угодно, только не признание: задача выше моих сил… Виноград зелен?
А когда виноград для нас оказывается «зеленым», приходится компенсировать его недостаток другими фруктами. И тогда… тогда пироги начинает печь сапожник… Не всякий, а такой, который не очень успешно тачает сапоги…
Когда у человека отказывает какой-то орган чувств, его функции частично берут на себя оставшиеся. Недостаток зрения компенсируется острым слухом, обонянием. Есть и психологическая компенсация: человек как бы замещает неудачи или просто не очень высокие, с его точки зрения, достижения в одной деятельности успехами в чем-либо другом. Нередко человек «утверждает себя» в делах весьма далеких от тех, которыми ему, в общем, следовало бы заниматься в первую очередь.
Учителя хорошо знают такие, например, ситуации. Подросток, прославившийся как лучший форвард школьной футбольной команды, вдруг перестает реагировать на двойки по алгебре или русскому языку.
Ты ему:
— Коля, у тебя опять в диктанте десять ошибок.
А он тебе (не вслух, конечно):
— Зато какой у меня удар с правой!
Или ты ей:
— Михайлова, вряд ли я смогу поставить вам зачет по политэкономии.
А она тебе:
— А зато я красивая…
Или:
— Зато у меня первый разряд по гимнастике.
Это в зависимости от точки самоутверждения.
Я не против хобби. Но мне кажется, что самая лучшая коллекция спичечных коробок порой тоже служит своего рода убежищем от терпкости «зеленого винограда» в основной деятельности. И уже успехи и неудачи в этой, казалось бы, основной деятельности перестают остро переживаться, не затрагивают глубинных струн личности. Они, эти струны, вообще громко звучат только в ответ на оценку в том деле, которое сам человек считает главным, считает делом своей жизни, где у него есть высокие притязания.
— Я очень люблю пение, — говорил Сергей Леонидович Рубинштейн, — с величайшим удовольствием слушаю и очень ценю хороших певцов, но никто не уязвит меня, если вздумает сказать, что я не умею петь. Я это сам отлично знаю и, как ни люблю прекрасный человеческий голос, особенно не страдаю от сознания, что сам им не обладаю. Но для человека, избравшего профессию певца, но для юноши, который мечтает именно на этом поприще завоевать себе славу, такое сознание было бы убийственным…
Меня не очень затронет, если обнаружится, что я не умею делать какой-нибудь гимнастический фокус, и кто-либо найдет, что я не первоклассный акробат… но меня, вероятно, скорее заденет за живое, если я прочту неудачную лекцию и слушатели найдут, что я неинтересный лектор.
Здесь, наверное, разгадка старого театрального анекдота.
— Послушайте, N, вы дурак!
— Да, но… голос!
Такие взаимные компенсации одного другим мы на каждом шагу наблюдаем в жизни:
— Слыхали, Иванов-то женился!
— Ну и как невеста, красивая?
— Очень умная!
— Образованная?
— Хозяйственная…
А как по-разному переживаем мы оценку в зависимости от своего отношения к тому, от кого она исходит! Похвалу приятнее услышать из уст компетентного и строгого, а упрек легче перенести со стороны справедливого и доброжелательного. А то ведь можно и одобрением обидеть. Оскорбительная снисходительность? Ее чувствуют уже дошколята.
— Ребенку, который не справился с задачей, — рассказывает профессор Алексей Николаевич Леонтьев, — было сказано, чтобы не огорчать его, что он все-таки молодец, причем, как и другие дети, он получил хорошую конфету. Однако он взял конфету без всякого удовольствия и решительно отказался ее есть, а его огорчение отнюдь не уменьшилось; напротив, из-за неудачи полученная им конфета стала для него «горькой». В нашей лаборатории мы долго потом называли у детей, да и не только у детей, подобные явления явлениями «горькой конфеты».
Впрочем, я думаю, что очень хорошо, когда человек еще ощущает горечь подобной конфеты. Хуже, если она уже начинает казаться сладкой…