— Нет. Это совсем рядом, десять минут ходу, а здесь мне нравится. Такая дикарка, как я… Зайдешь на минутку?
Дом типичный для этого края, я уже привык к таким: белые стены, печь, а над ней балка, тяжелая мебель из рыжего дерева. К потолочным балкам подвешены охапки трав, наполняющие комнату своим ароматом. В приоткрытую дверь я вижу другую комнату, кровать, веточки букса на стене.
— Вот мое жилье! — говорит она. — Нравится?
— Да.
— На Калляж не похоже!
— Здесь гораздо лучше, чем в Калляже. Мне, наверное, не следовало бы так говорить, но в душе я предпочел бы жить именно в таком вот доме.
— Можешь приходить сюда, когда тебе вздумается.
Она стоит несколько смущенная около печки и рассказывает мне о своем доме, лошадях, а потом добавляет:
— А знаешь, жить одной не очень-то приятно, никто тебя вечером не ждет. Иной раз ночью такая стоит тишина над болотами, что даже страшно!
Я смотрю из окна на лагуну — она совсем рядом, и думаю, что мы впервые остались с Мойрой одни без Изабель. Там в хлеву, сидя подле нее, я, наверное, мог бы ее поцеловать, и она, вероятно, не воспротивилась бы. Но наступает темнота и отдаляет меня от нее: «Она мне нравится, и только! Как мог я минуту назад думать о том, чтобы…» Мне уже хочется, чтобы с нами была Изабель.
— Уже поздно, Мойра. Думаю, мне пора возвращаться.
— Да, верно. Меня ждут в харчевне.
Закрывая дверь, она тихонько вздыхает.
В последующие дни я видел Мойру только в присутствии Изабель или старухи. История с быками заглохла, и мы снова вместе проводили на кухне мирные вечера. Однако теперь они оставляли у меня чувство какой-то неудовлетворенности, и я повторял: «Ну и свалял ты дурака! Сам не знаешь, чего хочешь. Ведь достаточно было только пожелать…» Но таким уж я создан: вечная добыча смутных желаний, столь долго вынашиваемых, что возможность их утоления наполняла меня даже какой-то печалью, поскольку грозила лишить меня моих мечтаний. И другой голос в противовес первому шептал, что я уже старею, что подобная нерешительность мне не к лицу и недалеко то время, когда мне останется одно — дремать в уголке у камелька. Но понятно, душевные распри не подвигали моих дел ни на йоту, и я, как и прежде, сидел в Лиловом кафе за тарелкой супа и украдкой поглядывал на Мойру.
Вскоре у нас вошло в привычку прогуливаться после обеда по берегу лагуны. Изабель обычно говорила: «Идите-ка вдвоем, у меня нет времени». Мы шли вначале молча. Закат угасал в неподвижной воде, Свежий ветерок дул с моря, и мы начинали тихий разговор. Я рассказывал о своей работе в Калляже, о своих сомнениях и тревогах.
А она говорила:
— Не думай больше об этом! Ты лучше вообрази себе, что это где-то очень далеко. И что больше ничего нет. — Я видел, как поблескивали в сумерках ее белые зубы. — Только болота, ты да я. Слушай!
Она называла мне имена разных зверей, рассказывала о своем детстве, поверяла тайны.
Как-то вечером она долго говорила об Изабель. Ей хотелось бы походить на нее: быть сильной, крупной, с гладкими волосами.
— Ты видел, как она причесывается? Ей очень идет, как по-твоему? Я думала, что ты влюбишься в Изабель.
— Но я же влюблен в тебя, и ты это отлично знаешь.
— Правда? Скажи мне об этом еще раз!
Но вместо этого я внезапно целую ее в глаза, в губы, в плечо.
— Я люблю тебя, и наступит день, когда мы по-настоящему будем любить друг друга.
Я полагал, что она начнет громко протестовать или хлопнет меня по щеке, как обычно хлопала Изабель, когда я заигрывал с ней. Но ничуть не бывало: Мойра смотрит без улыбки.
— Правда? А когда? — спрашивает она.
Эти слова вырвались у нее непроизвольно. И она прикусила губу, думаю, оба мы сумели удивить друг друга.
В общем-то, я не люблю слишком предприимчивых женщин, на чьи нравы я достаточно нагляделся в столице. Хотя я человек свободомыслящий, но в глубине души я романтик, и мне гораздо милее первые шаги, разведка, постепенная капитуляция. Время как раз достаточное, чтобы утишить мои опасения. А Мойра идет напрямик! Но, в конце концов, она же не девочка, была замужем за рыбаком, погибшим в этих краях. Наверное, с тех пор у нее бывали другие мужчины, и я снова терзаюсь вопросом: сколько и при каких обстоятельствах? Нет ли кого-нибудь у нее сейчас?
На минуту я даже испугался. Ведь Мойра колдунья, и мне кажется, будто где-то здесь, в темноте, скрыт капкан. Стоит мне сделать движение, и он тут же защелкнет свою пасть. Но я смотрю на Мойру, покусывающую губы, и вот уже нет никаких капканов, а есть только ее глаза, ее лицо и тело, трепет которого я ощущаю.