И в самом деле, мы нашли Изабель на одной из площадей, где уже играли небольшие оркестрики — тамбурины и гитары. На ней было новое платье, глаза слишком сильно подведены; она явно была не в духе и сразу же набросилась на Мойру.
— Почему ты ушла? Ведь я же просила тебя не двигаться с места. Целый час тебя искала. — При этом на меня она даже не взглянула.
Но я уже изучил ее нрав и знал, что плохое настроение рассеется, а пока лучше ее не трогать.
Я повел их обедать в таверну, где подавали рыбные блюда и осьминогов, приготовленных на местный манер. Выпив вина, Изабель повеселела, и мы сидели втроем, как в лучшие времена на кухне, с той лишь разницей, что здесь девушкам не надо было никого обслуживать и не было старухи, постоянно их журившей.
С наступлением темноты зажглись огни и город наполнился песнями, танцами, всхлипами гитар, плеском ладоней в такт музыке. В свете факелов лица становятся прекрасней, движения неистовее, и я помню, как в ту ночь меня обуяла какая-то темная сила. Я забыл о Калляже, я чувствовал себя далеко, в некоем диком краю, от которого, как мне казалось, меня уже не оторвать. Я танцевал то с Мойрой, то с Изабель. Но чаще с Мойрой. Все увиденное мною за день перемешалось; в голове: церковь, шествие к морю, Мойра, пробиравшаяся среди лошадиных ног, но также и те две руки, искавшие друг друга, и слова священника, вызвавшие во мне смутную тревогу. Впрочем, я предпочитал о них не думать. Я отдался охватившему меня веселью, касался губами волос Мойры. Я начинал верить в счастье.
Позже мы натолкнулись на Симона Дюрбена, прогуливавшегося вместе с Софи. Они приехали к концу шествия, но, по словам Симона, оркестры, танцы и толпа были тоже достаточно красочным зрелищем. Глаза Софи блестели. Я представил их, но Изабель и Мойра вдруг засмущались. Симон стал расспрашивать их о Сартане, церкви, шествии, а Софи шепнула мне на ухо:
— Это твои знакомые? Какие красивые!
— Правда, красивые? А ты тоже красивая.
— Ну, это совсем не то!
— Вы не видели Элизабет? — спросил меня Симон.
— Нет. В такой толкучке…
— Да, конечно. Она собиралась приехать. Если вы ее увидите, скажите, что мы ужинаем вон в том ресторане. Я должен встретиться там с Гуру и Мишелье. Приходите и вы тоже, когда надоест танцевать…
Я ответил, что мы, конечно, придем. Но Изабель снова куда-то пропала, а мы с Мойрой пошли прогуляться по берегу моря. Звуки города постепенно затихали. Слышно было лишь легкое дыхание прибоя, да на море лежала длинная рыжая дорожка от восходящей луны. Мойра рассказывала мне о своем детстве. Я видел сад, дом, ее родителей, лошадей, пасшихся неподалеку от солеварен, ее детские забавы и шалости. Я думал о том, что, если женщина доверяет вам свое детство, это неспроста. Не сдержав волнения, я положил руку на плечо Мойры. И в этот самый миг я увидел вдали, в темноте болотного края, занимавшееся зарево.
Я крикнул:
— Смотри! Смотри туда! Что там такое?
— Не знаю. Может быть, пастухи жгут сухую траву.
— В это время года? Да еще в такой день?
— Верно.
Послышался глухой взрыв, затем еще два и еще один.
— Это Калляж!
— Ты с ума сошел!
— Скорей! Калляж горит.
Я побежал по песчаному берегу, затем стал расталкивать толпу. Мойра осталась где-то позади, но я уже не думал о ней. Я разыскал ресторан, где собирался ужинать Дюрбен. Он сидел за столом с Софи и несколькими инженерами. Я бросился к нему, сказал о том, что я только что видел и что думаю по этому поводу. Он озадаченно взглянул на меня, побледнел и тут же поднялся из-за стола:
— Немедленно в Калляж! Там что-то произошло!
Поднялась суматоха. Мы в темноте отыскали свои машины, потом помчались к болотному краю, туда, где пожар разгорался уже вовсю и за темными силуэтами деревьев плясали языки пламени.
С этой минуты я всеми моими помыслами вместе с Калляжем и Дюрбеном. Я потерял Мойру где-то в толпе и тут же о ней забыл. Пробираясь в сторону разгоравшегося пожара в машине, раздвигавшей мордой тростниковые заросли, я думаю только о Калляже и Дюрбене, но почему-то мне вдруг припоминаются те две руки, сжимавшие одна другую в полумраке церкви. Да, этот день явно проходил под знаком предательства, и я чувствую, что и я тоже уже начинал склоняться на сторону противника. Теперь я целиком с Дюрбеном. Он ведет машину на бешеной скорости. Мне хочется что-нибудь ему сказать, положить руку ему на плечо, уверить, что он не одинок, и попросить у него прощения, не знаю даже за что. Но я не смею, да и понял ли бы он меня? Достаточно того, что я с ним вместе. Ведь крикнул же мне он, когда бросился к своей машине: «Поедемте со мной, Марк».