В начале девяностых отечественные «бизнесмены» обратились к профессионалам с предложением начать писать что-нибудь для народа: детективчики там, триллеры, фантастику всякую… Профессионалы отказались, их лица были надменны и горды. Бизнесмены пожали плечами и пригласили людей с улицы: отставных военных, уголовников, проституток на заслуженной пенсии – тех, кому было, что рассказать за жизнь. Именно эти люди, не без помощи профессиональных редакторов, с паническим ужасом переписывающих их сочинения, и создали современную литературу – вялотекущие русские триллеры или хамские романы про любовь.
Помню, как зашел где-то в середине девяностых в АСТ: принес свой «проект», честно пытаясь работать при новых условиях. В коридоре было тесно, на стульях сидели, а кому не хватило места, стояли – «писатели». Каждый принес свой синопсис и образец прозы. Многие получали авансы и сматывались со счастливыми лицами. За дверью редактора сидела девушка, вероятно, читатель-эксперт. Дверь была приоткрыта и я услышал разговор, как Печорин. Экспертрисса как раз характеризовала какую-то рукопись:
– Ну, это так, довольно тупой, трудный текст, что-то вроде Фолкнера…
В ответ со стороны принимающего послышалось понимающее хихиканье. Я оглядел очередь. Один из «писателей» обнажил крупные волосатые руки в наколках. В лице какой-то совсем уж древней старушки угадывались явные черты профессиональной бляди. Я повернулся и вышел. Мое место занял Тюльпанов и сородичи его. Теперь уже подросло новое поколение, которое искренне считает, что эти люди и есть писатели, а то, что они пишут – литература и есть.
Мне было любопытно побеседовать с одним из них, понять и прочувствовать образ моего гробовщика. Бесспорно, что в век информационных технологий литература должна умереть, полностью заменившись на информацию, но трудно представить, что великая литература будет убита сразу: поначалу ее вытеснит суррогат, бессильный и жалкий, с каковым справиться будет гораздо легче. Немаловажное звено в этом процессе и сам убиваемый: ведь нас истребить невозможно, мы будем писать до гроба, писать даже тогда, когда сгинет последний читатель, одинокий помоечный бомж, который часто находит в грудах мусора любимые книги юности.
Я закинул Тюльпанову этот вопрос: насколько для него важна его работа, может ли он не писать, может ли заняться чем-нибудь другим?
На это мой новый приятель ответил:
«О, сколько угодно! Честно говоря, я уже и так давно не пишу, поскольку гонорары сейчас почему-то значительно упали в сравнении с девяностыми».
«Что значит – почему-то? – отвечал я. – Просто количество читателей уменьшилось. Считай – покупателей. А гонорары как раз и складываются из их денег».
«А как же вы живете, Николай? Простите за нескромный вопрос, конечно. Вам же, наверное, приходится содержать семью?»
«Нет у меня никакой семьи. Жену я давно уж выгнал, а денег за аренду родительской квартиры мне одному хватает, даже очень».
«Как это выгнал жену? С женой же – оно веселее».
«А вы-то женаты?»
«Нет, я в разводе. И одиночество меня как раз мучает, мешает работать».
«А мне жена мешала. Причем, делала это намеренно, специально. Поэтому я ее и выгнал».
Я зачем-то врал: не выгнал я ее – она ушла сама, но мне не хотелось выглядеть жалким перед другим мужчиной. Он тут же заинтересовался, почему это жена специально мешала работать писателю, и я пояснил:
«Она сама бросила работать, как только вышла замуж».
«В каком смысле работать? Ваша супруга – тоже писатель?»
Супруга – так он написал. Тюльпанов из тех тусклых людей, которые носят галстуки и называют друг друга по имени-отчеству. Они умеют произносить тосты. Лично я ни одного тоста за всю жизнь толком не сказал: всегда путался и сбивался на бормотание.
«Супруга писала стихи, – отвечал я. – Училась со мной на одном курсе в Литинституте. Также переводила чужие стихи. После замужества все это бросила. Ревновала меня к творчеству. Сяду на кухне работать, так выскочит в дверном проеме в ночной рубашке, словно моль какая-то: не могу заснуть, скоро ли ты придешь? Приходилось все бросать и идти в укойку. Трахать это дежурное тело. Утробный человек».
Тюльпанов долго молчал, переваривая мое откровение, затем высказал гипотезу, что я не любил свою жену, а он свою – любил, поэтому и плохо чувствует себя сейчас.
Я ответил, что, может быть, только одну ее в своей жизни и любил. Но пришлось развестись, поскольку мешала писать. Впрочем, я с нею даже и не разведен официально, но это не имеет значения. Жена прислала уведомление о разводе, но я не уплатил штраф, потом потерял паспорт… В общем, зависло где-то, теперь она в другой стране, и все это не важно.