— Не лучше ли иметь домашних птиц? — возразил хитрый монах-ректор. — С орлами бывает хлопотно.
Его смущало мужицкое происхождение Ломоносова. По уставу в академию могли приниматься только духовные и дворяне.
Однако Порфирий, который имел большое влияние на ректора, добился своего. Михайлу Ломоносова зачислили в академию, записав его дворянским сыном.
Излишние успехи
То, что так пышно именовалось академией, было просто-напросто средним училищем, в котором зубрежкой вгоняли в учеников церковно-славянский, латинский и греческий языки и опять-таки божественные благоглупости на этих языках. Вся тогдашняя образованность сосредоточивалась в руках церкви, которая сама была невежественна и темна и никакого представления о настоящих науках не имела.
Воспитанникам академии выдавался всего алтын[1] в день на содержание. На эти деньги они должны были и прокормиться, и купить бумагу, и справить для себя все другое, включая одежду и обувь. Большинству помогали родные. У Ломоносова же не было совсем никого. Он жил в крайней бедности, ходил в лохмотьях и постоянно голодал. Кроме того, зная его происхождение, на него взваливали всякую черную работу, и, наконец, он исполнял обязанности пономаря.
И все же теперешнее свое состояние, даже по сравнению с привольной и сытной жизнью в теплой отцовой избе, Михайло считал наивысшим счастьем.
Первый его учитель никак не мог понять, каким образом полудикий рыбак через десяток дней уже знал латинскую азбуку и читал слова не хуже его.
— Тверди, мой друг тверди, — говорил ему монах.
— Да я уже знаю все, что задали, — отвечал Михайло, — дайте мне что-нибудь новое.
— Тверди старое, больше пользы будет.
Быстро пройдя весь курс, Ломоносов просил своих наставников дать ему возможность учиться дальше. Но это было не по правилам — он должен быть учить только то, что проходят в его классе. Ему отказали.
На экзамене, толково ответив на все вопросы, Ломоносов заявил, что знает, сверх того, курс следующего класса.
— Кто же тебя обучал? — строго спросил ректор.
— Сам.
Его проэкзаменовали. Он блестяще доказал свои знания.
Ректор разгневался. Как он смел без разрешения изучать то, что ему еще не положено!
За «излишние» успехи Ломоносова посадили на двое суток в темную.
Михайло ответил на это первым своим стихотворением, которое высмеивало монахов, «завязших в меду учености»:
К счастью, учителя, которым Ломоносов представил эти стихи, не поняли их шутливого смысла, и один из них написал на рукописи по-латыни: «Пульхре», что значит — «красиво».
Спасительные ноги
В 1735 году из Петербургской академии наук пришло в Москву требование на несколько человек для обучения их физике и математике. По успехам должны были прежде всего отправить Ломоносова. Но здесь опять встало препятствием его крестьянское происхождение. Михайле предложили зачислиться в духовное звание, то-есть сделаться монахом.
— Склонности к этому не имею, — твердо ответил он, хотя все в нем горело от желания перейти к настоящим наукам.
Только заступничество просвещенного деятеля того времени, Феофана Прокоповича, спасло положение. Страстный поклонник наук, Прокопович, присутствовавший на одном из экзаменов в Заиконоспасской академии, сразу же оценил громадный ум и исключительные дарования Ломоносова.
Феофан Прокопович был начальством для академии, и Михайлу отправили в Петербург.
Теперь перед ним открылась новая дорога, и он радостно и неутомимо зашагал по ней. То, к познанию чего он до сих пор не мог приблизиться, — природа, человек, его ум, жизнь и борьба, — стало постепенно раскрываться перед жадным пытливым взором талантливого юноши.
Очень скоро Ломоносов своими необыкновенными успехами в науке обратил на себя всеобщее внимание. Через два года, как лучший студент, он был послан в Германию для усовершенствования в химии и горном деле, к всемирно известному ученому Христиану Вольфу.
И здесь, в немецком городе Марбурге, славном учеными и обилием учащихся, Ломоносов выделялся страстью к наукам и своими способностями.