– Знаю, конечно, – отвечал хозяин. – Эту сумасшедшую бабку знают здесь все. Многие считают ее колдуньей. Она что, повстречалась вам? И, наверное, говорила про знак "любовь"? Она все что-то колдует над дровами и твердит, что если на них вырезать знак "любовь", то они будут ярче гореть и давать больше тепла. С нами крестная сила! – трижды перекрестился хозяин.
– А как погиб ее сын? – спросил я его.
– Да очень просто. Он вступил в большевистскую партию и был отчаянным партизаном. Да, на наше счастье, в том году белогвардейцы многих партизан поймали. Кого порубали на месте, кого потом казнили. Только это нас, справных хозяев, и спасло, – добавил он, понизив голос до шепота.
– А каким способом их казнили? – снова спросил я.
– Чтобы сильнее припугнуть эту братию, говорят, их живьем сжигали, а может, просто злые языки так про белых судачат, а на самом деле вовсе и не так было. Да и кому какое дело, как их там казнили. Только старуху жалко. Она после этого рехнулась и стала заговариваться. Все твердит, что, мол, сын ее стал факелом, чтобы светить людям в темноте, и сгорел. Мелет всякий вздор, тьфу! – сплюнул хозяин. – Однако, не следует на ночь говорить про колдовство и убийства, с нами крестная сила! – добавил он и, боязливо поглядывая на окно, несколько раз перекрестился.
Я замолчал и с тоскливым чувством смотрел, как он крестится. На дворе становилось все темнее и на моем сердце тоже… О мое сердце. Что мне поделать с тобой?"
Из этой сказки читатель немало узнает и о ее авторе – о его жизни, симпатиях, идеалах. Дворцы, похожие на тюрьмы, солдаты, отдающие честь обитателям дворцов, крестьяне, живущие во тьме предрассудков, – это его страна, старая Россия. Вынужденный под давлением обстоятельств покинуть родину, он возвращается туда после революции, когда в России, наконец, наступила весна. Эту весну принесли с собой революционеры, большевики: они согрели родную землю огнем своих сердец. Движимые любовью к народу, многие из них, как Тополиный Мальчик, пожертвовали своей жизнью.
Читая сказку Ерошенко, вспоминаешь и легендарного Данко, отдавшего свое сердце людям, и реального большевика Лазо, которого японские оккупанты сожгли в паровозной топке. "Сгорая самому, светить другим", – вот девиз автора сказки. "С самых ранних лет я мечтал, чтобы на моей родине не было несчастных людей… Лишь этим мечтам и надеждам я обязан тем, что до сих пор живу", – писал он.
Все свои сказки Ерошенко создавал во имя мечты о будущем, подчас туманной, зыбкой. Но он не убегал от жизни в мир вымысла и не отделял себя от своих героев. В этих произведениях, подчас резонерских и наивных, четко прослеживается позиция писателя, звучит его голос.
Такасуги Итиро писал: "Нет абсолютно никаких данных о том, чем занимался Ерошенко после того, как он окончил школу и до поездки в Англию в 1912 году". И в самом деле, до последнего времени об этих годах его жизни мы почти ничего не знали.
А между тем эти пять лет в жизни слепого юноши очень важны: именно тогда решалась его участь – разделить судьбу тысяч других слепых или попытаться устроить свою жизнь иначе.
Почему же Ерошенко не захотел "быть таким, как все?" Словно отвечая на этот вопрос, он писал: "Других слепых ночь научила все принимать на веру и ни во что не вмешиваться. Большинство моих товарищей, поверивших всему, что говорили учителя, доверяют теперь каждому слову авторитетов. Они заняли хорошее положение в обществе, стали музыкантами или учителями, живут в комфорте, окружены заботами и любовью близких. А я так и не достиг ничего. Сомневаясь во всем, я, как перекати-поле, скитаюсь из страны в страну…".
Правда, начинал он, казалось бы, как многие. В начале века двое незрячих энтузиастов – Д. С. Разин и В. В. Разумовский – создали в Москве хор и оркестр слепых. Выступали на празднествах, в церквях, ресторанах, обычно перед "чистой публикой" – промышленниками, купцами, и вот весной 1908 года Ерошенко, пройдя нелегкий конкурс, был принят в этот оркестр. Поселился он в "Солодовках" – доходном доме для слепых на Мещанской улице. Подвесная койка в комнате-пенале, ниже этажом столовая и библиотека. Рядом с домом попечительство, контора хора и оркестра – все на небольшом пятачке, недалеко от места, где была и его школа. Казалось, в жизни слепого оркестранта наступили благополучные дни.
Между тем, работая в оркестре, Ерошенко не оставлял своей заветной мечты – отправиться в дальнюю дорогу. Но для этого нужны были деньги. Тридцать лет спустя ветеран оркестра М. В. Великанов вспоминал об очень странном музыканте, который всегда держался особняком – не пил, не курил, девушками не интересовался, жил чуть ли не на одних сухарях. "Уж как мы подтрунивали над Васей, – писал он, – даже монахом называли, а он слушал молча, улыбался, упрямо наклонив голову, и продолжал вести себя по-прежнему. Грустный он был какой-то".