Выбрать главу

В этом письме я посылаю окончание "Чукотской сказки", начало которой вы уже получили. Рукопись переписал начисто, поэтому прошу вас – посмотрите ее, выправьте все неясности, исправьте ошибки.

Бумага, на которой я пишу, очень толстая (24), и писать мне трудно. Пришлите мне более тонкую бумагу для писем. Я собираюсь написать "Корейскую сказку", но работа на толстой бумаге меня выматывает.

Сообщите мне сразу, получили ли вы этот пакет. Попробуйте продать мои пластинки с уроками японского языка – в институте есть отдел Японии…

Сердечный привет всем. В. Ер."

Осенью, вспоминает 3. И. Шамина, Ерошенко прислал ей свою последнюю фотографию. На ней он сидит в глубоком плетеном кресле, устало откинувшись на подушку. Ссохшиеся узловатые пальцы держат тетрадь из брайлевских листов, словно он боится выпустить то, что еще связывает его с жизнью. Лицо Ерошенко спокойное, сосредоточенное, кажется, он прислушивается к звукам прошлого, вспоминает пройденный путь… "Таким он и сохранился в моей памяти, – пишет Шамина, – влюбленный в жизнь и спокойный перед лицом смерти".

Умер Василий Яковлевич Ерошенко 23 декабря 1952 года. Похоронили его на сельском кладбище в Обуховке. И словно эпитафия на могиле Ерошенко звучат слова Лу Синя: "Я понял трагедию человека, который мечтает, чтобы люди любили друг друга, но не может осуществить свою мечту. И мне открылась его наивная, красивая и вместе с тем реальная мечта. Может быть, мечта эта – вуаль, скрывающая трагедию художника? Я тоже был мечтателем, но я желаю автору не расставаться со своей детской прекрасной мечтой. И призываю читателей войти в эту мечту, увидеть настоящую радугу и понять, что мы не сомнамбулы".

(23) К сожалению, пакет с книгой не дошел до адресата. Другая рукопись писателя, которую получила В. А. Лукашева из Петрозаводска, по свидетельству ее сестры Ф. А. Бурцевой, была утеряна.

(24) Речь идет о бумаге для письма по Брайлю.

"ЕРОШЕНКО ПРОМЕЛЬКНУЛ, КАК ЗВЕЗДА"

Время размывает тени, ослабляет свет. Быть может, поэтому, образ человека, воспринятый через призму времени, кажется не столь рельефным, а подчас даже и окруженным радужным ореолом. Думается, каждый биограф хотел бы повернуть время вспять, чтобы встретиться со своим героем лицом к лицу, поговорить, задать мучающие его вопросы.

К сожалению, мне не довелось встретиться с Ерошенко. Когда я впервые услышал о нем в августе 1957 года, моего героя уже не было в живых. И многие годы собирая материалы для книги, я не раз сетовал, что узнал о Василии Яковлевиче слишком поздно: сколько интересного он мог бы о себе рассказать.

Но рассказал бы? Встречаясь с друзьями и близкими слепого писателя, с людьми, которые общались с ним на протяжении десятилетий, я удивлялся, как мало они узнали от Ерошенко о нем самом. Он почти не говорил о своих путешествиях по Востоку, никогда не рассказывал о дружбе с Лу Синем. Неизвестен был даже сам факт их знакомства. Ерошенко был исключительно скромен и сразу же пресекал любые разговоры о себе. Об этом свидетельствуют и Д. Алов, и 3. Шамина, и В. Першин, и многие другие.

Беседуя со своими друзьями, Ерошенко пусть неохотно и коротко, но все же отвечал на те самые вопросы, которые волновали и меня. И вот я позволил себе пофантазировать – представить свой разговор с Василием Яковлевичем Ерошенко.

Итак, Обуховка, лето 1952 года.

– Василий Яковлевич, говорят, вы побывали во многих странах. – Да, я видел Лондон, Париж, Токио, Калькутту, Пекин.

– "Видел"?

– А как, по-вашему, я должен говорить "слышал Пекин" или, того хуже… "чуял"? У меня есть свое, быть может, непохожее на ваше, представление о краях, где я побывал. Поэтому я имею право говорить "видел".

– Все это должно быть очень интересно. Расскажите, пожалуйста, о вашей жизни в Японии.

– Не думаю, что это вас заинтересует. Моя жизнь вообще не может представлять интереса для зрячего. Что значит сумрачный мир слепого по сравнению с тем буйством красок, которое видите вы? Конечно, я понимаю, вы выслушаете меня. Но сделаете это из жалости. А жалости я не терплю.

– Однако вот вы – слепой, а объездили полмира…

– А если бы я был зрячий, вас это не удивило бы, не так ли? Для того, кто видит, это в порядке вещей?

– Расскажите о вашей литературной работе.

– Громко сказано – работе! Так, записывал восточные сказки. А вообще-то я очень слабый, посредственный литератор.