Правда, раздавались и другие голоса. Они предупреждали Ерошенко, что европеец в Японии всегда чувствует себя чужим; японцы охотно открывают красоты своей страны, но не свою душу. Но эти голоса только укрепляли решимость Ерошенко отправиться в Японию.
Отсюда, с берегов туманного Альбиона, солнечная Япония казалось ему сказочным Эльдорадо. Он верил, что там, на Востоке, в стране древних тайн, знают, как расцветить вечную ночь. И мечтал узнать мир, непохожий на Англию и Россию, ощутить его, вобрать в себя.
Вот почему сразу же по возвращении домой Ерошенко стал готовиться к путешествию на Восток: учил японский язык, переписывался с эсперантистами Японии, Кореи, Бирмы, запасался письмами к друзьям в Сибири.
В 1914 году московский журнал "La ondo de Esperanto" сообщил: "Слепой московский эсперантист господин Ерошенко, предпринявший в прошлом году поездку в Англию, отправляется теперь в Токио (Япония). Господин Ерошенко путешествует без поводыря. Он хорошо говорит на эсперанто и собирается воспользоваться услугами Универсальной эсперанто-ассоциации".
Глава II. ЯПОНИЯ. (1914 – 1916)
Русский корабль "Амур", следовавший из Владивостока, прибыл в японский порт Цуруга. Ерошенко вышел на палубу, слегка опираясь на трость. Казалось, он пристально вглядывается в толпу встречающих. Но он лишь ощущал, слушал. До него доносился чужой, пугающий гул толпы. Прохладный ветер с берега подсказывал слепому, что на востоке, где еще только поднималось солнце, должны быть холмы; его воображение рисовало портовую площадь, окруженную домами.
Волнуясь, Ерошенко пошел к трапу. Капитан козырнул странному пассажиру, которого, как выяснилось, ни-кто не встречал.
Что ж, Ерошенко специально никому не сообщил о своем приезде – не желал, чтобы его опекали, водили за руку, как маленького, И показав таможеннику свой нехитрый багаж – мешок, гитару и пишущую машинку, слепец зашагал в сторону вокзала, который, как он понял, почувствовав запах паровозного дыма, был где-то совсем неподалеку.
К счастью, в это время раздался далекий гудок паровоза. Ерошенко весь напрягся, запоминая направление. Он было уже зашагал дальше, когда кто-то решительно схватил его багаж, а самого потащил к коляске. Ощупывая колесо, Ерошенко вскарабкался на сидение. Обоняние подсказало ему, что лошади вблизи не было. Прежде, чем он окончательно осознал это, коляска тронулась. "Ну да, рикша, как же я это сразу не сообразил", – подумал Ерошенко.
Он представил себя едущим чуть ли не верхом на человеке и постарался поскорее рассчитаться с рикшей. Заплатил ему иену, а сам пошел к железнодорожным кассам. Однако в очереди его разыскал всё тот же рикша и, повторяя "Токио, Токио", сунул ему маленький картонный билет. Ерошенко поклонился и выговорил заученное им витиеватое японское приветствие: "Утро подобно бутону лотоса, освеженному росой". Рикша ответил тирадой, которую Ерошенко, конечно же, не понял. Но и после этого японец неотступно следовал за ним, а на перроне вышел вперед, прокладывая Ерошенко путь через толпу. Рикша посадил Василия в вагон, устроил его у окна и, сказав что-то, исчез.
Поезд шел несколько часов, и в Токио прибыл только под вечер. Ерошенко, уставший от духоты и давки, поспешно вышел на перрон и зашагал к остановке трамвая. План его был прост – добраться до какого-нибудь отеля, а оттуда позвонить Накамура, человеку, с которым вот уже два года вел переписку.
На площади перед вокзалом собралась огромная толпа. Повсюду раздавались сдержанные возгласы: "Вассё!" ("Даешь!").
Мимо Ерошенко пробежал рикша с седоком. Он крикнул на ходу: "Суторайки!" (1) и побежал дальше. "Так вот в чем дело, – подумал Ерошенко. – В Токио забастовка, трамваи не идут. Придется опять нанимать рикшу".
Но подозвать рикшу он не успел – к нему подошел полицейский: видимо, этот европеец, стоящий посреди бушевавшей толпы, вызывал у него какие-то подозрения. Как ни объяснял Василий, что ему нужно в отель, его препроводили в участок. Навстречу вышел какой-то начальник, понимавший по-английски, он внимательно рассмотрел паспорт Ерошенко и спросил, куда он едет. На последний вопрос Ерошенко отвечал неопределенно: он сам не знал пока, где будет жить, да это было и неважно, главное, считал он, – попасть в Японию.