– Бот-тян (4), мой дорогой, мой любимый, только ты меня любишь, только ты меня ласкаешь…
Он хотел еще что-то сказать, но голос его прервался.
Я со скукой подумал: "О, снова сон! Не хватит ли для меня снов? Их больше, чем надо, я устал от них. Мне предостаточно и действительности, в ней-то я окончательно запутался".
Я продолжал сидеть неподвижно, молча. И снова послышался голос кота:
– Бот-тян, я совсем погиб! Я разочаровался во всех и во всем… Хозяин, повар и горничная – все называют меня "котом-лодырем", потому что я перестал охотиться на мышей. Но, Бот-тян, не от лени я перестал их ловить, просто я больше не могу этого делать. Ты не думай, что, мол, когти и зубы мои притупились – нет, совсем нет, но здесь (и он ударил себя в грудь), здесь у меня нет больше храбрости, нет больше решимости убивать мышей. Бот-тян, мыши ведь умирают от голода, у них же нет никакого другого средства для существования, кроме воровства; пойми, они ведь голодают. Однажды я уселся в амбаре, желая подкараулить мышей. Я знал, что они придут красть зерно. И они пришли, но не робко, не как воры, а прибыли с отчаянной храбростью, явились в неисчислимом количестве и в один голос закричали: "Хлеба, хлеба нам! Мы умираем с голоду!"… О пойми, Бот-тян, мне уже представлялось, что здесь в амбаре не только те мыши, которые живут на нашей многострадальной планете от самого ее сотворения, но также и те, которых еще нет, но которые будут иметь несчастье родиться и умирать от голода до конца дней вашей вселенной…
Слыша их вопли, я заметил, что со мной делается что-то странное: в ужасном мышином визге я внезапно начал различать мяуканье кошек. И вот тогда, в темном углу под крышей, я впервые начал понимать, что мыши – мои братья и я должен им сочувствовать и любить их. И с тех пор я больше не могу на них охотиться. И вот за это твой отец приказал меня убить. Бот-тян, ты один любишь меня. Раздобудь для меня морфий, чтобы я смог спокойно уснуть навсегда.
И он вновь глубоко вонзил когти в мои колени.
В это время отец почти неслышно вошел в комнату. Стараясь, чтобы я его не заметил, он подкрался ко мне сзади и вдруг прыгнул на меня, как тигр, в одно мгновение накрыв кота большим мешком. Ага, наконец-то ты попался! – громко воскликнул он, победно встряхивая мешок, из которого слышалось беспомощное и сдавленное мяуканье Тора-тяна.
– Отец, что это все значит? – спросил я, заикаясь.
– Разве ты не знаешь, что эта скотина взбесилась? Удивительно, как кот еще не покусал тебя. Вчера я ходил с ним к ветеринару, тот обследовал его и сказал:
"Ваш кот бешеный, немедленно убейте его".
Отец говорил быстро и сердито, а в мешке беспомощно барахтался Тора-тян.
– Отец, разве у тебя нет никакой жалости к бедному животному?
– К кому? К бешеному коту?.. Идиоты, дегенераты, интернационалисты ненавистные, человеколюбцы проклятые, уже бешеных котов начали жалеть! Ну, много ли пользы человечеству от вас, выродков ада? Бросив эти слова мне в лицо, он зашагал прочь. И в этот момент, теперь уже не во сне, а наяву, я услышал голос Тора-тяна:
– Бот-тян, Бот-тян, спаси, меня убивают дубиной!
– Что же это такое? Что все это значит? Я схватился за голову, но к выкрикам кота стали присоединяться голоса людей, которые молили меня:
– Бот-тян, помоги нам, нас морят голодом! Бот-тян, спаси нас: нас убивают пушками, винтовками, дубинами! Бот-тян, Бот-тян!
Я заткнул уши пальцами, но вопли, казалось, проникали даже сквозь мельчайшие поры моей кожи.
– Нэй-сан, нэй-сан (5), иди скорее сюда! – в страхе позвал я горничную.
Открыв дверь, она с беспокойством спросила:
– Что вам угодно, Бот-тян?
– Нэй-сан, иди сюда. Ты что-нибудь слышишь?
– Ничего.
– Ты не слышишь вопли людей, писк мышей, мяуканье кошек? Послушай, как они кричат! Их морят голодом, убивают…
– Нет, я слышу только шум фабрик, и слышно, как где-то совсем далеко поют наши бравые солдаты.
– Нет, нет, я совсем не о том говорю. И наклонившись к ее уху, я прошептал:
– Нэй-сан, купи для меня морфий.
– Морфий? Для вас? Она вскочила от неожиданности.
– Бот-тян, что случилось с вами? Для чего вам нужен морфий?
– Погляди, нэй-сан, я дегенерат, я идиот, я человеколюбец проклятый… Я схожу с ума, нэй-сан?
Она побледнела, ее губы задрожали, и стал слышен стук ее зубов.
– Что вы говорите? О чем это вы, Бот-тян?
– Я думаю, что и мыши, и кошки, и вы, горничные, – все вы мои братья и сестры, которых я должен жалеть и любить. Я не только так думаю, но и чувствую, ощущаю это всем моим существом. Мы все составляем одно неделимое целое: и мыши, и кошки, и вы, горничные…