Доброжелатели советовали Ерошенко дальше не ехать. Но он узнал, что от Евгеньевки до станции Уссури перегоняют порожняк. И вот вместе с Тосей и двумя ребятишками-школьниками Ерошенко укрылся в вагоне за мешками со щебнем, служившими защитой на случай обстрела. Несколько часов опасного пути… и вот они уже на станции, занятой красными.
"Здесь, – вспоминал Ерошенко, – несла свои воды неугомонная Уссури, ставшая границей двух миров: старого, привычного, понятного всем, и нового, неведомого мира красных знамен, озаренного отблесками пожаров. Эти два мира соединял полуразрушенный мост через реку. Когда мы прибыли сюда, красноармейцы как раз собирались взорвать остатки этого моста и вели последние приготовления… Мне, конечно, хотелось уехать отсюда раньше, чем начнутся бои, но на территорию, занятую красными…" (2).
Но поезда уже не шли. Обе стороны готовились к бою. Прошел слух, что армия Семенова подходит к Уссури.
На станции скопилось много народу, все просили разрешения проехать через реку, но комиссар, усталый парень лет восемнадцати, ничего и слышать не хотел: у него был приказ взорвать мост и занять позиции по ту сторону реки. Что оставалось делать Ерошенко? Он решил погостить у Тоси в Поваровке и впервые за много лет очутился в русской деревне.
У Тосиных родителей был дом, вишневый сад и огород – совсем как дома, в Обуховке. В деревне жили переселенцы с Украины и звучала не только русская речь, но и милая сердцу Ерошенко "украинська мова".
Здесь он чувствовал себя, как дома. Ерошенко вспоминал: "Встав рано поутру, мы с Тосей поливали овощи и цветы, потом, когда становилось жарко, бежали к Уссури, со смехом бросались в воду и затевали веселую возню. Наконец, совсем устав, располагались с книжкой под деревом и читали в тени. А вечером мы все собирались у самовара, подолгу беседовали, пели песни".
Словно и не было ни революции, ни войны.
Но стоило заговорить о самом главном для крестьян – о земле, о воле, о сельском житье-бытье, – и сразу поднимались вопросы, которые волновали тогда всю Россию. Крестьяне в Сибири жили иначе, чем, к примеру, хлеборобы на Украине. Ведь на сибирских землях никогда не было помещиков. Поколения переселенцев вели здесь суровую борьбу с природой. Некоторые из них постепенно обзавелись хозяйством, пахотной землей, стали зажиточными мужиками и сами эксплуатировали беднейшее крестьянство. Они боялись большевиков, справедливо полагая, что те лишат их достатка, нажитого чужим трудом, и с ненавистью относились к власти Советов.
"Прежде мне уже приходилось слышать об этом, – писал Ерошенко, – но я никак не мог понять причин этой ненависти. Другое дело – капиталисты, которые лишились и привилегированного общественного положения и огромного состояния. Но ведь у крестьян не было ни того, ни другого, напротив, коммунизм принес бы им более обеспеченную жизнь, поэтому я считал, что эта ненависть порождена лишь невежеством.
Однако, познакомившись поближе с крестьянами из этой деревни, я понял, что лишиться заработанных денег, своего налаженного хозяйства они боятся не меньше, чем капиталист опасается потерять миллионы, нажитые за счет эксплуатации рабочих".
Крестьянский вопрос всегда глубоко интересовал Ерошенко. Родители его были зажиточными крестьянами, хотя и не имели своей пахотной земли, занимаясь в селе торговлей. Конечно, он не раз задумывался над тем, как будет жить его семья после революции. Акита Удзяку, еще в 20-е годы ставший марксистом, как-то спросил Ерошенко, как он отнесется к потере его родителями собственности.
– Что ж, – ответил после долгой паузы Ерошенко, – это будет наша семейная беда. Но я никогда не буду таить злости против советской власти, потому что только она способна повести Россию к новой, счастливой жизни.
…Крестьяне полюбили Ерошенко и в один голос уговаривали его переждать смутное время в деревне. У Тосиных родителей была пасека, где он мог бы пожить в тишине и покое, а священник из соседнего монастыря предлагал ему пристанище в келье. Пробыть здесь пару месяцев, рассуждал Ерошенко, пожалуй, и неплохо. А потом? Не привяжется ли он и к этой земле, и к людям, и к полюбившей его Тосе, он, прирожденный бродяга, скитающийся по земле, перекати-поле? И судьба словно оберегала его от оседлой жизни.
Уезжая из Владивостока, Василий дал Чижинскому адрес Тоси. И вот, о радость, рабочие, с которыми он познакомился на "Ходзан-мару", появились в Поваровке! Они многое пережили, все их вещи конфисковали в порту, потом их обманул какой-то проходимец, выдававший себя за представителя красных. Теперь они спешили в Советскую Россию.