Но листья не хотели помочь девушке, ведь для этого им пришлось бы покинуть родимую ветку.
Они держались за нее из последних сил. И дерево молчало, в отчаянье заламывая ветки. Но вскоре не выдержало и оно и взмолилось:
– О ветер, свали меня, чтобы я ничего не видело! Однако это было очень старое дерево, и ветер его уважал. Тогда оно крикнуло дровосекам: – О срубите меня, срубите быстрее, чтоб ничего мне не видеть: ни желтых чертей, ни дьяволов белых, чтоб не могло я видеть ни рабский народ, ни еще более рабских. правителей!
Но дровосеки лишь преклонили перед деревом колени: они его тоже уважали.
"И дерево воскликнуло в отчаяньи:
– О, что же случилось с этим народом, что же случилось с этой страной? Дух ли великий народа умер?
Душа ли страны навсегда отлетела? Геройские сердце ужель не забьется в груди этих юных?..".
Но старому дереву никто не ответил. И с тех пор оно молчит?.
В последних его словах слышалась мольба, обращенная к народу:
– Ты проснешься ль, исполненный сил, иль, судеб повинуясь закону, все, что мог, ты уже совершил?…
Этот некрасовский вопрос был особенно актуален в Китае 20-х годов – во времена революционного подъема и естественно, что он оказался главным вопросом "Рассказов увядшего листа".
Но Ерошенко не знал на него ответа: он не был марксистом, ему неясны были пути социального развития. Изгнанник, человек, оторванный от родины, он переживал личную трагедию. Наверно, отсюда и печаль, даже пессимизм, которые пронизывают "Рассказы увядшего листка".
Символом тоски, одиночества, ненужности стал в этих рассказах последний, уже увядший лист. По ассоциации вспоминаются лермонтовские стихи:
"Дубовый листок оторвался от ветки родимой и в степь укатился, жестокою бурей гонимый; засох и увял он от холода, зноя и горя…"
Не так ли сложилась и судьба самого слепого писателя – русского листка, отторгнутого восточной чинарой?
Однако последний, увядший лист Ерошенко совсем не похож на лермонтовский дубовый листок. Первый – домосед, безразличный к чужому горю и потому держащийся за родную ветку, второй – бродяга, путешественник, перекати-поле. А судьба их одинакова – оба засохли и увяли "от холода, зноя и горя".
И все же тоска Ерошенко не переходит в отчаяние. В этом убеждает и юмор "Страниц из моей школьной жизни" и просветленный лиризм "Рассказов увядшего листка", которые, по замечанию японского критика Хираока Нобуру, очаровательны, как воспоминания давно минувшего детства. Печаль слепого писателя не беспросветна: у него есть якорь, с которого нельзя сорваться, если сам не захочешь. Этот якорь – любовь к родине.
Россия спасла своего сына от отчаяния, она не только навеяла Ерошенко некоторые образы для его "Рассказов увядшего листка", но и сама появилась в них в образе Страны Мечты, где высится гора Свободы, восходит солнце Истины и луна Справедливости. Ерошенко писал, что путь в этот край лежал "на север, в ту таинственную страну снегов, в страну великого духа, скрытых сил, грозящих перевернуть мир…" Автор как бы призывал народы Востока воплотить в реальность свою Страну Мечты "силой молодых, отважных сердец", ибо "дух юных смелых сердец всемогущ, он – бог, что сотворил мир, творит и будет творить его".
Правда, Ерошенко предчувствовал, что путь к светлому будущему полуколониальных стран неимоверно труден и долог, потому что настоящее темно, как ночь, и до рассвета еще далеко. Но он звал "приближать утро", даже самая темная ночь должна же когда-нибудь смениться рассветом! И вот в рассказе "Мировой пожар" Ерошенко писал: "Прислушайся, брат, что там за звуки? Ты слышишь? Это ведь… Не набат ли? Да, это набат! Пожар! Пожар! Скорее открой окна! Пошире распахни их! О, какое зарево в небе! Великий пожар разгорается! Но где горит? На западе, на севере? А здесь все еще тьма?.. Ты хочешь сказать, что пожар дойдет и до нас! Что станем мы тогда делать?"
Ответ напрашивался сам собой. Читатель угадывал пламя революции в отблеске пожаров, полыхавших на севере и западе от Китая.
Во вступительной статье к сборнику "Стон одинокой души", в который вошли "Рассказы увядшего листка", Ху Юй-чжи предсказывал, что "изящный талант слепого поэта и на Западе получит такое же широкое признание, каким он уже пользуется на Востоке". И действительно, этот небольшой по объему цикл рассказов положил начало долгой известности писателя Ерошенко. На протяжении десятилетий "Рассказы" печатались в японских и китайских журналах, выходили отдельными изданиями в сборниках Ерошенко на русском, японском, китайском языках и на эсперанто. В чем же причина популярности этого произведения на Востоке, и особенно в Китае?