Леонид Андреев привлекал китайского читателя своим гуманизмом (правда, несколько отвлеченным), пацифизмом и ненавистью к социальному злу. Высоко ценил Л. Андреева и Лу Синь (13). Русский писатель был близок и самому Ерошенко – гуманисту и пацифисту.
Китайских студентов, видимо, особенно интересовали проблемы, связанные с положением женщины в дореволюционной России. Буржуазная семья, основанная не любви, а на расчете, переживала кризис – это и отразил в своих драмах Л. Андреев. Василий Ерошенко, анализируя их, приходит к выводу, что буржуазный брак – узаконенная проституция, ибо, как он писал, "нет принципиальной разницы между женщиной, продающей свое тело многим мужчинам, и женщиной – рабой одного".
И хотя в своем анализе пьес Ерошенко не доходит до обнажения причин бесправия женщины, до обличения буржуазного общества и государства, даже такая критика варварских семейных отношений с большим интересом воспринималась китайскими слушателями.
Русский писатель приехал в Китай в интересный и напряженный период истории этой страны. 4 мая 1919 года, менее чем за три года до его появления в Китае, началось демократическое, антиимпериалистическое движение. В тот день на улицу вышли студенты, протестовавшие против унизительных для страны решений Парижской мирной конференции. Полиция стреляла в них, улицы Пекина обагрились кровью, но движение прокатилось мощной волной по всей стране и утихло только в начале июля. А два года спустя, весной 1921 года студенты и преподаватели Пекинского университета, протестуя против бесчинства властей, объявили забастовку и направились к министерству просвещения. Полиция на этот раз не решилась прибегнуть к оружию, ограничившись жестоким избиением и студентов и профессоров.
В то время, когда Пекинский университет стал ареной бурной политической борьбы, многие студенты обратили свои взоры к России. В этих условиях Ерошенко воспринимали в Китае, как посланца своей революционной родины. И Ерошенко оправдывает такое к нему отношение. Едва приехав в Пекин, 2 апреля 1922 года, он вступает на вечере в народной школе при Пекинском университете, поет "Стеньку Разина", аккомпанируя себе на гитаре. (Песня эта так понравилась слушателям, что Лу Синь перевел ее на китайский язык и опубликовал перевод в "Чэньбао".) А 1 Мая Ерошенко, присоединившись к учащимся Конфуцианской школы, участвует в первомайской демонстрации, во время которой поет мало кому известный тогда в Китае "Интернационал". В этот день, отмечал Такасуги Итиро, Ерошенко был по-настоящему счастлив: он бродил среди студентов, пел, играл, оживленно разговаривал с ними.
Мы еще мало знаем о деятельности Ерошенко в Пекине – неизвестны даже темы его лекций по литературе (не мог же он больше года читать лишь об Андрееве да еще об Арцыбашеве). О чем разговаривал он со студентами, что рассказывал им?
Кое-какие сведения отыскать все же удалось, в частности по публикациям советских авторов, очевидцев событий того времени.
С. Третьяков, ссылаясь на одного из слушателей лекций Ерошенко, в своей книге отмечает: "Мы бросаемся на лекцию эсперанто, всемирного языка, делающего людей братьями… Но пекинская полиция держится других мнений. Офицер, находящийся в зале, спрашивает: "Вы что тут пропагандируете?"
Студенты переглядываются и улыбаются.
– Мы не пропагандируем – мы изучаем язык, понятный всем народам. Прислушайтесь, господин офицер, и примите участие в наших занятиях.
– Язык, понятный всем народам? – бурчит офицер и прислушивается, убежденный, что понятное всем наро-дам тем более должно быть понятно полицейскому чиновнику… Запахи наших политических занятий беспокоят полицейские носы".
Мы знаем, что Ерошенко был человеком разносторонних интересов, глубоко интересовался физикой и математикой и позднее, уже на родине, преподавал эти предметы в Понетаевской школе слепых. М. Я. Безуглова отмечает в своих воспоминаниях, что ее муж, заведующий кафедрой философии, поражался эрудиции ее брата в философских вопросах.
Музыкант, литератор, педагог, Ерошенко, как говорилось, был еще и одаренным лингвистом, знатоком многих языков. Изучение языков для него было не самоцелью, а средством, открывающим путь к культуре народа. Хорошо знакомый с иероглификой, он призывал к реформе китайской письменности, из-за сложности которой, как отмечал Лу Синь, большинство китайцев оставались неграмотными.
Китайский лингвист Ли Цзинь-си вспоминает выступление Ерошенко в Женском
педагогическом институте, русский писатель назвал "Миссия интеллектуалов". "Почему в стране с четырехсотмиллионным населением лишь незначительное меньшинство любит литературу? – спрашивал Ерошенко и продолжал: – Это удручающее обстоятельство легко объяснимо. Люди физического труда не имеют свободного времени для учения. Тем более у них нет времени на то, чтобы тратить бесполезные усилия на изучение сложной иероглифической письменности… Во всем мире нет другой такой национальной литературы, какой, к несчастью, является китайская, которая была бы полностью отделена от народных масс.