Со временем, после того, как стал известен прототип ее героя, "Утиную комедию" стали относить к жанру рассказа-воспоминания, или даже очерка. С этим не совсем согласен В. И. Семанов, который пишет: "Лу Синь говорит о кроликах, жаворонках, маленькой собачонке и т. д., но читатель не пройдет мимо очевидной аллегории – тем более, что сам автор намекает на возможность обобщений".
Рисуя образ героя, Лу Синь по своему обыкновению (эти особенности его письма отмечает В. И. Семанов) скупо, двумя-тремя штрихами набрасывает его портрет: "Ерошенко сидел, развалившись на кушетке, хмуря густые золотистые брови". Авторскую характеристику ("Поэт был слепым, но не был глухим") дополняет рассказ об отношении к Ерошенко детей, госпожи Чжун Ми, самого Лу Синя. Характер героя, как это принято у Лу Синя, не дается в развитии, он раскрывается обычно в одном эпизоде. Читатель сразу же попадает в гущу событий, автор не рассказывает о прошлой жизни и не рисует будущего своего героя. Все это делает "Утиную комедию" одной из типичных новелл Лу Синя, в которой, по мнению В. И. Семанова, отразилось новаторство писателя по отношению к предшествующей китайской литературе.
Вот почему герой новеллы – образ собирательный, типический, хотя и имеющий в своей основе близкий к нему реальный прототип. Автор сказок "Мудрец-Время", "Сердце Орла" и "Страна Мечты" не смирился с действительностью (как герой новеллы Лу Синя), – наоборот, он призывал народ разбить на куски каменных идолов, олицетворявших вредные традиции, силы зла, и выступить против угнетателей, призывал идти к свету, к солнцу – за могучими орлами. Он звал людей в выдуманную им Страну Радуги, но сам не знал туда пути. И в этом была его трагедия.
Да, он считал, что мир устроен плохо, раз слабые становятся добычей сильных. Но от пассивного сетования, которое звучало в "Горе рыбки" и "Персиковом облаке", Ерошенко пришел к призыву испить последнюю горькую чашу страданий и "освободиться от ужасных тиранов" ("Чаша страданий"). Все сильнее звучат у него призывы к бунту, к революции.
Конечно, нередко произведения Ерошенко наивны, а порой и пессимистичны. Но и в самые тяжелые моменты жизни Ерошенко все же находил в себе силы и преодолевал такие настроения. Во многих сочинениях он высказывал твердую веру в то, что наступит время, когда на земле установится мир и не будет ни угнетателей, ни угнетенных. Именно за это его уважал и ценил Лу Синь.
Они были очень разные, китайский писатель и его русский друг, выросшие
разных странах, писавшие на разных языках. И вместе с тем их многое объединяло. Вот почему, когда Ерошенко уехал из Китая, Лу Синь почувствовал острую тоску, о которой он и поведал в "Утиной комедии".
(14) В. В. Петров разделяет точку зрения чешской исследовательницы Б. Кребсовой, по мнению которой Ерошенко считал, что "все в мире достойно любви". Они оба согласны с критиком Ван Ши-цзи-ном, писавшем о русском сказочнике: "Он готов любить всех, но общество, которое разрушает мир красивых фраз, не вызывало у него ненависти, а лишь порождало безысходный пессимизм".
Делались попытки сравнить позиции китайского писателя и его русского друга. Ван Ши-цзин писал: "Ерошенко любил уходить от людей, витать в воздухе. В идеале он любил все и всех, а в действительности – никого и ничего. Отсюда и неизбежно его горе, но только горе. Лу Синь же, напротив, чем больше любил, тем больше ненавидел. Между любовью и ненавистью у него лежит резкая грань. В такие эпохи… любовь неотделима от борьбы, которую вел Лу Синь". Мы полагаем, что творчество В. Ерошенко не дает материала для столь категоричных выводов.
Летом 1922 года Ерошенко покинул Пекин и отправился за десять тысяч верст – в Финляндию, на XIV Международный конгресс эсперантистов. И хотя в списках делегатов его имя не значится, сам факт участия Ерошенко в конгрессе не вызывает сомнения: там его видели эстонские эсперантисты Хильда Дрезен и Хиллер Саха, это подтверждает и пекинский журнал "Ла верда люмо" (1923, N 1). На обложке журнала фотография с подписью: "Представитель Пекинской эсперанто-организации В. Ерошенко и японский делегат Нарита Сигео в Хельсинки, у зала, где происходит XIV Международный эсперанто-конгресс".
Как, однако, объяснить это путешествие с позиций житейской логики? Ведь путь от Пекина до Хельсинки и по нынешним временам нелегок (для слепого в особенности), а в те годы через Сибирь, лишь недавно освобожденную от интервентов, поезда ходили нерегулярно, кое-где еще орудовали банды. Чем был вызван этот интерес к конгрессу эсперантистов – одному из обычных совещаний, происходивших ежегодно? И почему в таком случае Ерошенко не остался на родине, по которой так тосковал, а возвратился в Китай, где ему было одиноко, как в пустыне?