Отчего не сиделось Ерошенко дома? Что опять влекло его, незрячего, в дальние края? Почему он отправился теперь на Чукотку, в один из самых холодных краев нашей планеты? "Я, кажется, махну на Колыму, а потом в Якутск", – говорил Ерошенко своему товарищу, слепому писателю Ф. Шоеву. Собравшись на скорую руку, он тут же уехал. "Охота к перемене мест" была для Ерошенко естественной, органичной: ощутить, вобрать в себя новый, неведомый мир – значило для него, слепого, то же, что для зрячего – увидеть его.
Мысль об этом путешествии зародилась у Ерошенко еще в Обуховке, где он гостил, как обычно, весной. Мать как-то пожаловалась ему, что нет вестей от Александра – как уехал на Чукотку, так словно в воду канул. Жена брата, Галина, услышав эти слова свекрови, прижала к себе детей и заголосила по мужу, как по покойнику.
Василий стал ее успокаивать, сказал, что разыщет брата среди чукчей, и вдруг замолчал, покоренный самой этой идеей – уехать на край света, на Чукотку. И вот Ерошенко на палубе корабля, идущего на Чукотку. Но поездка к брату, стремление помочь слепым чукчам – все это было лишь одной из нескольких, но не единственной причиной столь далекого путешествия. О мотивах своего решения сам писатель рассказал в цикле очерков "Из жизни чукчей", написанных в 30-х годах на эсперанто (10).
"Чем больше разбухают города-гиганты, тем меньше становится в них человек, – писал Ерошенко. – Наконец он делается таким обыкновенным и тривиальным, маленькой букашкой, жизнью и смертью которой уже не интересуется никто… Все иначе в арктической тундре на северо-востоке Азии. Несмотря на то, что чукчей всего двенадцать тысяч и живут они небольшими группами за сотни верст друг от друга, на Чукотке умеют ценить человека. Чукча интересуется своим соседом, близким или далеким, из своего племени или из чужого. Всегда готовый прийти на помощь, он стремится узнать жизнь обитателей тундры во всех подробностях и даже гордится таким знанием.
Так, я еще был за сотни миль от Чукотки, а там уже, казалось, знали обо мне все. И о том, что я еду к ним навестить своего брата, ветеринара Чукотской культбазы, и о том, что брат мой был тогда в тундре. И чукчи сообщили ему о моем прибытии быстрее, чем это смогли бы сделать все радиостанции Севера. Чукчи с энтузиазмом рассказывали Саше, что я, слепой, обыграл в шахматы на корабле всех зрячих, что я посетил много стран, но стремлюсь в никому не известную страну Эсперантиду; что я знаю много языков и среди них даже "американский", но больше всего мне нравится международный язык эсперанто; что я повидал много народов, но больше всего полюбил их – чукчей, луораветланов…".
По пути на Чукотку пароход бросил якорь недалеко от Анадыря, который в 1929 году был уже не малым по северным масштабам городом с населением в тысячу человек. Расположен он в устье могучей реки, от которой и получил свое название. Ерошенко приехал туда в самую страду: из океана в устье Анадыри на нерест шла кета.
Стоял долгий полярный день – тот самый, что год кормит. Ерошенко решил познакомиться с жизнью в этих краях. Вместе со своим новым приятелем, анадырцем, он отправился на лов кеты.
Ерошенко не случайно остановился в Анадыре. Еще на пароходе он узнал, что в этом городке живет слепой юноша по имени Филипп Онкудимов. И вот сейчас, присматриваясь к жизни рыболовов, Ерошенко хотел узнать, а может ли вместе с ними работать незрячий. Он расспрашивал рыбаков о Филиппе, которого все на Анадыре хорошо знали. Но, странное дело, никто не считал Филиппа слепым. Конечно, рыбаки замечали, что у Онкудимова не все благополучно со зрением, и сам он жаловался, что какая-то пелена с каждым днем все плотнее застилает ему глаза. Однако ни родные, ни соседи не считали, что это дает парню право уклоняться от работы.
Но Филипп видел все хуже и хуже. Наконец, он обратился за помощью к русскому священнику. Тот дал ему святой воды и масла из лампады, висевшей перед главной иконой в маленькой бедной церкви.
– Молись Христу, – посоветовал священник, – богоматери и святым. Целуй иконы.
И Филипп молился, веря в чудесное исцеление. Но иконы вовсе не собирались совершать чуда. Да и сам священник едва ли ожидал от икон чудес: они были такие старые и прокопченные. И все-таки Филипп продолжал надеяться: ведь он совсем плохо видел.
– Если бы ты мог отправиться в Россию! – вздыхал священник. – Тогда, конечно, ты бы исцелился. Там есть очень чудотворные иконы: они не гниют, как наши, а покоятся в ризах, украшенные золотом и каменьями…