Черный, который, похоже, струхнул еще больше, чем Вадик, заикаясь, пробормотал:
— Его здесь нет…
— А телефон его что у тебя делает?! — не отступал Шмырь.
— Мы поменялись…
— Поменялись они! Блин, узнаю, что пургу гонишь, урою! И одного, и другого!
— А что тебе от Вада надо? Может, я передам? — попытался снять напряжение Черный.
— От Вада надо то же, что и от тебя, чмо, бабки. Голова сказал, твои родаки подсуетились, заплатили, пусть пока живут. А Вад, если сегодня до вечера бабок нам не даст, долго вспоминать нас будет. И мамаша его слезами умоется. Так ему и передай!
— Если увижу… — сообразил сказать Черный.
— Ты! Тварь дрожащая! Я же знаю, что он там! — не унимался Шмырь. — Запомни, у нас еще никто с крючка не соскакивал!
Тут объявили посадку, и Вадик сам отключил телефон.
— А что это он тебе про родаков твоих базарил? Что, он их знает и они ему правда бабки отвалили? — спросил Вадик.
— Да это он так… — сказал Черный и тут вспомнил: — А мой телефон и твоя куртка? Мы их там по ходу оставили…
— Ваше, что ли? — спросил Глеб, который шел последним, протягивая куртку и телефон.
— Да, — кивнул Вадик. — Спасибо.
— Ну, не теряйте больше, — кивнул Глеб и, пристально взглянув на ребят, добавил: — Может, какие проблемы?
— Да нет у нас никаких проблем! — буркнул Вадик, почувствовав какой-то слишком уж явный интерес.
— Ну, как знаете… — пожал плечами Глеб.
— Странный он какой-то, — проговорил Вадик.
— Мне родаки говорили, что с нами спецназовец какой-то крутой должен ехать. Я так понял, что это он и есть? — спросил Черный.
— Да вроде того, — кивнул Вадик и, возвращаясь к начатому разговору, спросил: — Так чего Шмырь про твоих родаков базарил? За что они ему бабки отвалили?
— Давай не здесь, давай в самолете, — попросил Черный.
— Ну, как знаешь… — пожал плечами Вадик. — В самолете так в самолете.
И потом, как только они поднялись по трапу и наконец устроились в креслах, Вадик напомнил:
— Так расскажи про Шмыря.
— А чего ты так этим интересуешься? Он, что ли, на тебя тоже наехал? — окинув Вадика внимательным взглядом, спросил Черный и, не дожидаясь ответа, сам продолжил: — Ну да, конечно, он должен был обязательно тебя тоже достать, мы же вместе фотографировались…
— Слышь, ты, Черный, не тяни резину! — начиная раздражаться, сказал Вадик.
— Подожди, давай поговорим, когда взлетим! — сказал Черный и кивнул на только что вошедших в салон трех девушек: — Смотри, какие фигурки! Жалко, что в брюках! Наверное, и ножки ничего!
Девушки и правда были хороши. Одна, яркая крашеная блондинка с длинным, аккуратно собранным на затылке хвостиком и челкой, — постарше, в легком светлом брючном костюме и удобных туфлях на низком каблуке. А те, что помладше, — шатенка и рыженькая, вся в веснушках, были коротко стрижены и одеты в одинаковые дорогие джинсовые костюмы и кроссовки. Только яркие маечки у них были разного цвета. У шатенки под цвет глаз — голубая, а у рыженькой — ярко-зеленая.
Девушки заняли свои места. Та, что постарше, села прямо за ними, а молоденькие прошли в конец салона.
— Слышь, ты не знаешь, они с нами или как? — заинтересовался Черный.
— Да вроде говорили, что с нами какие-то телки должны лететь… — пожал плечами Вадик.
— Нет, ну, правда интересно, неужели они с нами в лагерь собираются? — заинтересовался Черный. — Хоть возьми и спроси.
— С вами, с вами, — вдруг отозвалась сидящая сзади блондинка с хвостиком.
Вадик повернулся и увидел, что рядом с ней сидит Глеб.
Глава 4
Когда Лиза Стариченко поступала в мединститут, старшекурсники пугали ее тем, что в любой момент ее могут послать в горячую точку, на ликвидацию какой-нибудь аварии или последствий стихийного бедствия. А кто-то решил сострить и добавил:
— И на три буквы могут послать…
Лиза смутилась, а остряк хмыкнул:
— Я имел в виду совсем не то, что ты подумала. Я про ФСБ, ГРУ и тому подобные аббревиатуры. Ведь с человеком ближе, чем у врача, контакт разве что у священника. Но даже если душа ноет, в храм все равно не все ходят, а вот если голова заболела, врачу всякий рад.
Лиза тогда постеснялась и не стала расспрашивать, что именно имел в виду остряк-самоучка. Не прошло и три года, как жизнь сама раскрыла ей смысл тех разговоров.
Этим летом она рассчитывала пройти практику в своих родных Люберцах, написала заявление. Но отдать его еще не успела, как ее вызвали в деканат.
Когда она, постучав, вошла туда, все женщины, что сидели там за компьютерами, вдруг, как по команде, встали и вышли за двери, оставив ее один на один с каким-то седым статным, с военной выправкой мужчиной в светлом костюме и при галстуке.