Над огородами летит сова. Крик у совы высокий, а лет — низкий. Ее полет полон ночи. «Она — кошка, — думает Виндиш, — всего лишь летающая кошка».
Перед глазами Руди держит ложку из синего стекла. Белки у него становятся большими. Зрачок — мокрый блестящий шарик в ложке. Пол намывает краску на края стен. Из соседней комнаты течет время. С ним приплывают черные пятна. Мигает лампочка. Рваный свет. Оба окна вплывают одно в другое. Оба пола стискивают противоположные стены. Виндиш держит в руках свою голову. В голове колотится пульс. В запястье бьется височная жилка. Полы вздымаются. Сближаются, соприкасаются. Опускаются вдоль узкой расщелины между ними. Полы нальются тяжестью, и земля разломится. В чемодане раскалится стекло, станет дрожащим гнойником.
Виндиш открывает рот. Чувствует, как эти черные пятна разрастаются у него на лице.
Коробочка
Руди — инженер. Три года он работал на стекольном заводе в горах.
За три года скорняк только один раз навестил сына. Виндишу сообщил: «Еду на неделю в горы к Руди».
Через три дня скорняк вернулся. От горного воздуха у него щеки стали багровыми, а от бессонницы воспалились глаза. «Я там не мог спать, — жаловался он Виндишу. — Ни разу глаз не сомкнул. Ночью я ощущал горы у себя в голове».
«Повсюду, куда ни поглядишь, горы, — рассказывал скорняк. — На пути в горы — туннели. Они тоже в горах. Черные, как ночь. Поезд едет через туннель, и в вагоне грохочет вся гора. В ушах шумит, голову давит. То непроглядная ночь, то ослепляющий день. Ночь и день непрестанно чередуются, это невыносимо, — добавил он. — Все сидят и даже в окно не глянут. Читают книжки, пока светло. Следят, чтобы не свалились с колен. А я должен стараться их книжки локтем не задеть. Когда темнота наваливается, книжки остаются открытыми. В туннелях я прислушивался: закроют они свои книжки или нет. Но ничего не слышал. Когда снова светлело, я сперва смотрел на книжки, а потом — им в глаза. Книжки были открыты, а глаза — закрыты. Глаза эти люди открывали позже меня. Говорю тебе, Виндиш, всякий раз я ощущал гордость, что прежде них открывал глаза. Когда туннель заканчивался, я это чувствовал. Чутье у меня с России. — Скорняк потер рукой лоб. — Но никогда не было в моей жизни столько грохочущих ночей и ослепляющих дней. В постели, ночью, я слышал эти туннели. Они скрежетали. Скрежетали, как вагонетки на Урале».
Скорняк покачал головой. Лицо у него посветлело. Через плечо он глянул на стол. Посмотрел, не прислушивается ли жена. Потом зашептал: «Женщины там, скажу я тебе, Виндиш, ну и женщины. Какой шаг у них. Косят проворней мужчин. — Скорняк рассмеялся. — Беда только, что валашки. Хороши в постели, но готовить, как наши женщины, не умеют».
На столе стояла жестяная миска. В миске жена скорняка взбивала белки. «Я две рубахи выстирала, — сказала она. — Вода была черной. Такая там грязь. Ее не видно, потому что там леса».
Скорняк заглянул в миску. Заговорил снова: «Вверху, на самой высокой горе, санаторий. В нем — сумасшедшие. Они бродят за забором в синих подштанниках и толстых халатах. Один целыми днями ищет в траве еловые шишки, разговаривает сам с собой. Руди говорит, что он горнорабочий. Устроил однажды забастовку».
Жена скорняка тронула кончиками пальцев взбитую пену. «И вот чем это кончилось», — заметила она и облизала пальцы.
«Другой пробыл всего неделю в санатории. Сейчас снова в шахте. Он, ходили слухи, под машину угодил».
Жена скорняка приподняла миску: «Яйца старые, вот и белки горчат».
Скорняк кивнул. «Сверху видно кладбища, — продолжил он, — они свисают с гор».
Виндиш опустил руки на стол, рядом с миской: «Не хотел бы, чтобы меня там похоронили».
Жена скорняка уставилась отсутствующим взглядом на его руки. «Да, в горах, наверно, красиво. Только очень уж далеко. Нам туда добираться трудно, а домой Руди не приезжает».
«Опять она печет пироги, — подосадовал скорняк, — Руди ведь ни кусочка не достанется».
Виндиш убрал руки со стола.
Скорняк вздохнул: «В городе облака совсем низко. Люди расхаживают среди облаков. Каждый день гроза. А на поле молния может убить».
Виндиш засунул руки в карманы брюк. Встал и пошел к двери.
«Я тебе кое-что привез, — вспомнил скорняк. — Руди передал коробочку для Амалии». Скорняк выдвинул ящик комода. И снова задвинул. Заглянул в пустой чемодан. Жена порылась в карманах пиджака. Затем скорняк открыл дверцу шкафа.