В этом случае незаметный, скромный человек, которого в литературе принято называть «маленьким человеком», превращается в убийцу, лишенного собственной воли. Так возникает тот самый персонаж из фильма «Кабинет доктора Калигари» – Чезаре в исполнении К. Фейдта. Считается, что этот фильм, созданный не самым талантливым режиссером, стал визитной карточкой кинематографического экспрессионизма. В фильме Р. Вине марионеткой предстает не только безвольный, безынициативный Чезаре, но и сам доктор Калигари, по приказу которого Чезаре совершает преступления. Это концентрированное выражение экспрессионистского мироощущения Л. Айснер передает так: «Кстати заметим, – пишет она, – что роли доктора Калигари и Чезаре с самого начала соответствовали экспрессионистскому мироощущению: сомнамбула, оторванный от своего обычного окружения, лишенный всякой индивидуальности, всякой личной инициативы, убивает без какого-либо мотива или логики, т. е. является психологически необъяснимым существом. В то же время его хозяин, загадочный доктор, тоже действует безо всяких сомнений, с той жестокой бесчувственностью, с тем презрением к традиционной морали, которые превозносились экспрессионистами как величайшее достижение личности»82.
Откуда в экспрессионизме появляется эта традиция раздвоения человека? А это раздвоение, постоянно повторяющееся в фильмах разных режиссеров, становится существенным признаком экспрессионизма. Получается даже, что в соответствии с этим приемом зритель начинает подозревать каждого персонажа в том, что он является носителем зла, хотя и скрывает это. Так, например, аптекарь из фильма «Усталая смерть» поначалу воспринимается таким злым демоном, чем-то вроде доктора Калигари. «А через несколько минут в своей каморке алхимика он оказывается совершенно бесхитростным суетливым человеком»83. В этом же ключе воспринимается веселый и работящий владелец лавки в фильме «Кабинет восковых фигур». И в нем тоже улавливается что-то зловещее, хотя это и не соответствует реальности. Очевидно, что здесь экспрессионизм продолжает традицию романтизма и, в частности, приемы Э. Т. А. Гофмана. Л. Айснер не могла этого не прокомментировать. «Этот наполовину реальный, переходный Э. Т. А. Гофман, – пишет она, – продолжает жить в немецких фантастических фильмах. В свое время еще романтикам нравилось помещать свои гротескные творения в сложную общественную иерархию, подмешивая фантастическое и невероятное в регламентированную до мелочей жизнь благоустроенных слоев общества. Никогда нельзя знать наверняка, не ведет ли тот или иной всеми уважаемый гражданин, имеющий уважаемую профессию и помпезный официальный титул, столь любимую романтиками двойную жизнь. Не скрывается ли за масками добропорядочных чиновников – секретаря городского совета, архивариуса, титулярного библиотекаря или даже тайного советника – колдовские способности, которые могут проявиться в самый неожиданный момент»84.
В фильме «Доктор Мабузе, игрок» один из персонажей задает другому вопрос: «Что Вы думаете об экспрессионизме?» В ответе на вопрос можно выделить понятие «игра». Вот эту игру в двойную жизнь Ф. Ланг и демонстрирует в фильме «Доктор Мабузе, игрок». С одной стороны, Мабузе – это солидный врач, психоаналитик, имеющий состоятельных клиентов и устраивающий сеансы гипноза в аудиториях, а с другой – шулер, преступник и убийца, играющий уже не только в казино, а в человеческие судьбы. Он выбирает жертву и преследует ее до конца. По сути, это еще один вариант доктора Калигари. Почему эта тема присутствия в человеке добра и зла постоянно повторяется в экспрессионизме? Отвечая на этот вопрос, мы неизбежно затрагиваем проблему идентичности. Если экспрессионисты, как и романтики, зачарованы Средневековьем, то их притягивает не только отсутствие линейной перспективы в искусстве в этой культуре, а прежде всего возможность выхода человека за пределы той идентичности, что сформирована гуманизмом. Только вот выход за пределы идентичности пугает.
Видимо, одной из самых определяющих тем экспрессионизма будет эксперимент с идентичностью человека, что тоже является следствием конфликта между культурой и цивилизацией. Естественно, что ощущаемый экспрессионизмом «закат» культуры порождает вспышку тех культурных ценностей, что уходят в подпочву культуры. Бунт экспрессионистов связан со стремлением вернуться к тому состоянию культуры, когда искусство еще не пережило этап эмансипации и развивалось в гармонии с религией. Экспрессионисты выступали против заката культуры как заката религии и пытались в человеке обрести то, что его связывало с религией. Видимо, именно этим можно объяснить то обстоятельство, что в формах экспрессионизма чувственное уступает не просто мистической стихии, а сверхчувственному, т. е. невидимой, но более значимой реальности, чем реальность чувственная и видимая. Это обстоятельство также делает экспрессионизм близким символизму.