Объективизированная и типизированная изобразительность реалистов стала восприниматься экспрессионистами как чересчур статичная, не передающая динамики современной им действительности, не выражающая направление и цели движения этой действительности. Они почувствовали себя визионерами и ясновидцами, которым открылось будущее. Это будущее виделось как вихрь, сметающий и разрушающий, и уж в любом случае деформирующий всю окружающую их наличную предметную реальность. Эсхатологическое ощущение «конца света» – неотъемлемая часть мироощущения ранних экспрессионистов, равно как и надежд многих экспрессионистов (не только «левых») на новое «возрождение». Древняя формула «умри – и возродись» по-своему точно и наглядно выражает эволюцию и неизбежный конец экспрессионизма, и прежде всего его крайний субъективизм. Но субъективизм этот весьма сложного свойства. Экспрессионисты провидчески почувствовали нестабильность XX века, его размытость и деформированность, его будущие агонии и катастрофы. Весь XX век и начало XXI века однозначно подтверждают правомерность подобного визионерства. Важнейшим, хотя до сих пор еще явно недостаточно изученным наукой, художественным достижением экспрессионизма является возвращение человека и созданного им предметного мира из мира цивилизации в лоно природы. Ранние романтики (Новалис, Тик, Вордсворт и Кольридж) не выделяли человека из мира Природы. Реалисты же акцентировали внимание прежде всего на изучении
цивилизационного пространства, самим же человеком созданного и постоянно им пересоздаваемого. Под влиянием позитивистской науки XIX века (а затем и марксизма, совершенно естественно воплощающего и венчающего самодовольство и самобахвалъство позитивизма) постепенно стало казаться, что цивилизационное пространство (коли уж оно создано человеком) вполне может быть перестроено человеком на новых, научных, разумных основаниях. Подобная аргументация в той или иной мере характерна для всего так называемого критического реализма и так или иначе связана с дальнейшей секуляризацией общественного сознания, которая, зародившись в эпоху Возрождения и Просвещения, нарастала затем в течение XIX–XX веков. Экспрессионисты – продолжая во многом дело романтиков – субъективно деформировали предметный образ цивилизационного пространства, разрушали его. Но этим своим субъективизмом, этим, казалось бы, немотивированным разрушением очевидных пропорций и прекрасных видимостей они разрушали позитивистский миф о способности человека сотворить общественную гармонию. Деформация цивилизационного пространства, выражавшаяся в деформации воплощающих его предметов, включая и самих людей, выступала у ранних экспрессионистов (Г. Тракль, Г. Гейм, Я. Ван Годдис…; с этой точки зрения в эту же группу попадают и австрийцы Альфред Кубин и Франц Кафка) не столько как итог деяний самих людей, сколько как следствие грандиозной естественно-природной катастрофы, перед которой человек бессилен, ибо он сам и все созданное им цивилизационное пространство являются лишь крохотной частью Природы и Космоса (или Божественного мироздания, что в данном контексте одно и то же). Так через крайний субъективизм в восприятии экспрессионистами позитивистского образа мира происходило восстановление объективной картины самого мироздания. Изуродованный экспрессионистами внешний облик предметного мира на самом деле гораздо точнее отражал реальное состояние человеческой цивилизации в XX веке, чем уродливо-оптимистическая, прогрессистская модель того же века во всех ее разновидностях и оттенках. Даже более того: деформированный внешний мир экспрессионистов по-своему (то есть на свой, «перевернутый лад») был точной копией деформированного под влиянием господствующей позитивистской модели мира внутреннего мира (сознания) общества. Став кривым зеркалом перед божественным мирозданием, экспрессионисты поставили точный диагноз искривленного общественного бытия и изуродованного идеологического сознания.