Я бы не был так настроен против Пейджета, если бы он не заставлял работать и меня. В моем представлении к работе следует подходить легко и беззаботно, в сущности, шутя! Сомневаюсь, чтобы Ги Пейджет когда-нибудь шутил в своей жизни. Он все принимает всерьез. Вот почему с ним так трудно жить.
На прошлой неделе меня посетила блестящая мысль: отослать его во Флоренцию. Он говорил, что ему хотелось бы поехать туда.
— Мой дорогой, — вскричал я, — вы поедете завтра. Я оплачу все ваши расходы.
Январь — не сезон для поездки во Флоренцию, но Пейджету все равно. Я представлял себе, как он ходит по городу с путеводителем в руке, благоговейно посещает все картинные галереи. И неделя свободы обойдется мне совсем недорого.
Это была очаровательная неделя. Я делал все, что хотел, и ничего, что было бы мне не по вкусу. Однако, приоткрыв глаза и различив Пейджета, стоявшего напротив окна в 9 утра, что было чересчур рано, я понял, что моей свободе пришел конец.
— Мой дорогой, — произнес я, — похороны уже состоялись или они назначены на более поздний срок?
Пейджет не воспринимает шуток, сказанных с невозмутимым видом. Он просто уставился на меня.
— Так вы знаете, сэр?
— Что знаю? — спросил я сердито. — По выражению вашего лица я заключил, что один из ваших ближайших и дражайших родственников должен быть предан земле сегодня утром.
Пейджет пропустил мою реплику мимо ушей.
— Я не думал, что вы в курсе дела. — Он постучал по телеграмме. — Я знаю, что вы не любите, когда вас будят рано, но уже девять часов, — Пейджет настоятельно считает 9 часов утра серединой дня, — и я полагал, что при данных обстоятельствах… — Он снова постучал по телеграмме.
— Что это такое? — спросил я.
— Телеграмма из полиции в Марлоу. В вашем доме убили женщину.
Сообщение окончательно пробудило меня.
— Какая колоссальная наглость! — воскликнул я. — Почему именно в моем доме? Кто убил ее?
— Они не сообщают. Вероятно, мы немедленно возвращаемся в Англию, сэр Юстес?
— Вам не следует так думать. Почему мы должны возвращаться?
— Полиция…
— Какое мне дело до полиции?
— Убийство произошло в вашем доме.
— Это, — сказал я, — кажется, скорее моя беда, чем моя вина.
Ги Пейджет мрачно покачал головой.
— Случившееся произведет очень неприятное впечатление на избирателей, — заметил он печально.
Не понимаю, при чем тут избиратели, но в душе я знал, что во всяких щекотливых делах Пейджет разбирается лучше меня. На первый взгляд депутата парламента совершенно не касается то обстоятельство, что некая бездомная молодая дама почему-то явилась в принадлежащий депутату пустой дом и позволила там убить себя, но вы не знаете устоев почтенных британцев.
— К тому же она иностранка, что еще хуже, — мрачно продолжал Пейджет.
Думаю, он снова прав. Если убийство женщины в вашем доме подрывает вашу репутацию, то дело становится еще более сомнительным, если она иностранка. И тут еще одна неприятная мысль осенила меня.
— Боже мой! — воскликнул я. — Надеюсь, происшедшее не выведет из душевного равновесия Каролину.
Каролина — дама, которая мне готовит. Между прочим, она жена моего садовника. Какая она жена, мне неизвестно, но кухарка — превосходная. Джеймс, напротив, плохой садовник, но я разрешаю ему бездельничать и предоставляю сторожку для жилья исключительно ради стряпни Каролины.
— Не думаю, что она теперь захочет остаться, — сказал Пейджет.
— Вы всегда умели меня ободрить, — заметил я.
Кажется, придется возвращаться в Англию. Пейджет явно имеет это в виду. А кроме того, нужно еще успокоить Каролину.
Три дня спустя.
Мне кажется невероятным, что люди, имеющие возможность покинуть Англию зимой, остаются здесь! Климат просто отвратительный. Как надоели эти хлопоты! Агенты по сдаче домов говорят, что теперь, после всей шумихи, будет практически невозможно сдать Милл-хаус. Каролину удалось успокоить, предложив двойное жалованье. Мы могли бы с тем же успехом послать ей телеграмму из Канна. В сущности, как я и говорил, нам совершенно ни к чему было приезжать. Завтра я отправляюсь обратно.