В целом на борту собралась грязная публика. Только два хороших игрока в бридж и одна прилично выглядящая женщина — миссис Кларенс Блейр. Я ее, разумеется, встречал в городе. Она, одна из немногих известных мне женщин, может похвастаться чувством юмора. Мне нравится беседовать с ней, и я получал бы от этого еще большее удовольствие, если бы не длинноногий молчаливый осел, который ходит за ней как хвост. Не могу поверить, что этот полковник Рейс в самом деле забавляет ее. Он не лишен привлекательности, но зануда удивительный. Один из сильных молчаливых мужчин, которыми всегда бредят дамы-писательницы и молоденькие девицы.
Ги Пейджет с трудом вылез на палубу после того, как мы вышли с Мадейры, и начал глухо бормотать о работе. Какого черта работать на борту судна? Я действительно обещал своим издателям мои «Воспоминания» к началу лета, но что из того? Кто читает воспоминания? Старые дамы из предместий. И какое значение имеют мои воспоминания? В своей жизни я сталкивался с некоторыми знаменитостями. С помощью Пейджета я сочиняю о них пресные анекдоты. И, по правде говоря, Пейджет слишком честен для такой работы. Он следит, чтобы я не придумывал подробности о личной жизни тех людей, с которыми я мог встречаться, но не встречался.
Я попытался договориться с ним по-хорошему.
— Мой дорогой, вы все еще похожи на полную развалину, — непринужденно сказал я. — Вам необходимо полежать на солнце в шезлонге. Нет, ни слова больше. Работа должна подождать.
Затем он стал приставать ко мне по поводу дополнительной каюты. В вашей каюте, сэр Юстес, негде работать. Там столько чемоданов.
По его тону можно было предположить, что речь шла не о чемоданах, а о тараканах, о чем-то, не имеющем права находиться в каюте.
Я объяснил ему — хотя он, вероятно, этого не знал, — что, путешествуя, люди имеют обыкновение брать с собой смену одежды. Он вымученно улыбнулся, реагируя, как обычно, на мои попытки пошутить, а потом вернулся к обсуждаемому вопросу.
— И мы вряд ли сможем работать в моей конуре.
Знаю я «конуру» Пейджета — он обычно занимает лучшую каюту на судне.
— Мне жаль, что на сей раз капитан не вывернулся наизнанку ради вас, — сказал я саркастически. — Может быть, вы хотели бы свалить часть вашего лишнего багажа в моей каюте?
Сарказм опасен в обращении с такими людьми, как Пейджет. Он сейчас же отыгрался.
— Ну, если бы я мог избавиться от пишущей машинки и чемодана с канцелярскими принадлежностями…
Этот чемодан весит несколько тонн. Он доставляет бесконечные неприятности носильщикам, и Пейджет цель своей жизни видит в том, чтобы всучить его мне. Мы вечно спорим из-за него. Пейджет почему-то считает, что я обязан держать его у себя. Я же полагаю, что если мне и нужен секретарь, то исключительно для хранения этого дурацкого чемоданища.
— Хорошо, мы получим дополнительную каюту, — поспешно сказал я.
Решение этой проблемы представлялось мне достаточно простым, однако Пейджет из всего любит делать тайну. На следующий день он пришел ко мне с видом заговорщика эпохи Возрождения.
— Помните, вы велели мне получить семнадцатую каюту под наш офис?
— Ну и что из того? Чемодан с канцелярскими принадлежностями застрял в дверях?
— Дверные пролеты во всех каютах одинаковые, — со всей серьезностью ответил Пейджет. — Но должен сказать вам, сэр Юстес, что с этой каютой происходит что-то очень странное.
— Если вы хотите сказать, что туда являются привидения, то мы не собираемся там спать, поэтому я ничего не имею против. Призраки не интересуются пишущими машинками.
Пейджет сказал, что дело не в привидениях, а в том, что семнадцатая каюта, в конце концов, ему не досталась. Он поведал мне длинную историю. По-видимому, он, некий мистер Чичестер и девица по имени Беддингфелд чуть не подрались из-за каюты. Нечего и говорить, что девица победила, а Пейджет был явно этим огорчен.
— Тринадцатая и двадцать восьмая каюты лучше, — повторял он. — Но они даже смотреть на них не захотели.
— Ну, — сказал я, подавляя зевоту, — то же касается и вас, мой дорогой Пейджет.
Он укоризненно посмотрел на меня.
— Но ведь вы приказали мне получить семнадцатую каюту?
— Дорогой мой, — сказал я раздраженно, — я упомянул номер семнадцать, так как случайно заметил, что он свободен. Но это совершенно не означало, что вы должны были стоять за него насмерть — тринадцатый или двадцать восьмой подошли бы нам с равным успехом.