Пояс был повешен над кроватью Аллы с таким расчетом, чтобы она его видела, а достать не могла.
– Значит, первое, что радует ей глаза, когда она просыпается, это орудие порки? – спросил я.
– Да, – жестко ответила баба Валя. – Пусть помнит. Нас тоже учили ремнем.
Я ушел в плохом настроении. Дома в Березовой роще минут пять я не отвечал на вопросы Ольги и бабы Наты. Я накапливал в себе побольше злости и, когда молчать больше было нельзя, спросил, словно выстрелил из пистолета:
– А что же ты нам не все сказала про свой пояс?
– Как не все? – тихо сказала баба Ната, и половник в ее руке дрогнул.
– А так… Оказывается, твой пояс вовсе не потерялся. Ты сама сняла его… Ты же сама предложила выпороть Аллочку своим ремнем… Что ты так на меня смотришь?
Бабушка смешалась, задвигала взволнованно морщинистыми щеками.
– Кто тебе сказал? Валентина?
– Да. Кто же еще?
– А что же она тебе не сказала, что она попросила его у меня. Она сказала: «А ну-ка, баба Ната, дай твой пояс, сейчас мы выпорем ее».
– И вы, конечно, дали? – сказала осуждающе Ольга и отодвинула от себя тарелку с борщом.
– Дала, – виновато заморгала бабушка.
– Теперь твой пояс висит у них на ковре, как устрашение, – мрачно сообщил я. – Как Дамоклов меч над головой ребенка.
– Она же его спрятала.
– Нашли и повесили.
– Да зачем же они это сделали?
Баба Ната ужасно огорчилась.
– Вот, – сказала Ольга. – После этого она будет вас любить. Ждите.
Мы поели первое, а второго не дождались. Стукнула внезапно дверь в коридоре, Ольга пошла посмотреть, что там такое, и увидела на лестнице удаляющуюся бабушку.
– Наталья Елисеевна, вы куда?
– За поясом.
– Подождите. Узнайте там, отдали ей шапочку с помпонами? И что она сказала.
Баба Ната ничего не ответила и не обернулась. Она очень спешила. А в это время на Никитинской назревало новое событие.
Алла подтащила к своей кровати стул, взгромоздила его прямо на одеяло, подперла с двух сторон подушками и полезла за поясом. Грохот падающего стула и звонок раздались одновременно. Мама Рита побежала открывать дверь, а баба Валя ринулась в спальню. Пронзительный крик и затем плач всколыхнули сонную тишину в квартире. Мама Рита открыла бабушке дверь и тоже кинулась в спальню.
– А мне не больно, не больно, – повторяла девочка, не выпуская пояса бабы Наты из рук.
– Где ушиблась, где? – подхватила ее испуганно с пола мама Рита. Она торопливо ощупывала дочь и старалась заглянуть ей в глаза.
– Уйди, мне не больно, не больно. Уйди, ты мне делаешь больно.
– Здесь больно, да?
– Аллочка, зачем же ты упала? – склонилась баба Ната. – Дай мне мой пояс.
– Не отдам, я его выброшу в окно. Уйдите от меня все, мне не больно, не больно!
Но от каждого прикосновения ласковых маминых рук к локтю и ноге девочка вскрикивала и начинала плакать с новой силой.
Спала она в эту ночь плохо. Под утро, сажая ее на горшок, баба Валя погладила внучку по голове и спросила:
– Что же ты не спишь? Рука болит?
Алла никак не отозвалась на ласку и, посидев на горшке, вдруг печальным взрослым голосом сказала:
– Боже мой, что же мне делать? Куда уехать?
Бабантопула
Баба Ната забрала свой пояс с шестью золочеными дырочками, злополучное падение со стула и с кровати забылось, коленка и локоть зажили. Тетя Леля наконец вручила свой подарок – вязаную шапочку с двумя большими помпонами. Алла ходила в Лелиной шапочке, ела с удовольствием испеченные бабой Натой ватрушки, но все заметили, что к Леле и бабе Нате девочка стала относиться немного иначе, чем раньше. Чужие люди не обратили бы внимания, но мы все сразу почувствовали, что она нарочно глупеет в их присутствии.
– Аллочка, как твои дела в детском садике? – спросила баба Ната.
– Не знаю, – пожала она плечами, – спроси у мамы или у бабы Вали.
– Я у тебя спрашиваю.
– А я не знаю, я ничего не знаю. Я еще маленькая.
И пошла из кухни.
Баба Валя поймала ее за руку и остановила:
– Куда ты идешь? Видишь, с тобой бабушка разговаривает, а ты ей подставляешь спину.
– А если я правда не знаю.
– Что не знаешь?
– Что отвечать, не знаю.
– Аллочка, а почему ты у меня раньше спрашивала, как мое здоровье, а теперь не спрашиваешь? – все так же дружелюбно и чуточку заискивающе сказала баба Ната.
– Спроси у нее про здоровье, – шепнула мама Рита дочери.
– А чего? Про чего? Про чего спросить? Я не знаю, – опять пожала плечами девочка.
Это было упрямство дипломатическое, безнаказанное, и нам всем оставалось только вздыхать и ждать, когда Алла снова станет относиться к бабе Нате с детской непосредственностью. Но Леля ждать не хотела.