— Спасибо, Йонес, — я пожал руку литовцу. — Дальше я сам.
— Как знаете, сержант, — он снова ухмыльнулся. — Я тогда пойду, там работы немерено, но ты отдыхай - и так много сделал!
Всё кончилось. Чувство облегчения прошлось по телу, смывая усталость и притупляя головную боль. Теперь нужно возвращаться домой - мне нужна небольшая передышка, пара выходных бы не помешала.
— Александр Евгеньевич! — Послышался высокий девичий крик.
Я повернул голову. Всего в паре метров от меня стояла Ира. Русые волосы развевались на налетевшем ветру, изумрудные глаза наполнились слезами, в руках она мяла испачканную юбку. Чувствовал ли я к ней что-то? Не знаю. Не уверен.
Я ничего не ответил, лишь посмотрел в её сторону. Ира подбежала ближе и попыталась меня обнять, но я отстранился, сделав шаг влево.
— Простите, Александр Евгеньевич, — голос её срывался. — Простите меня!
Она закричала так громко, что Йонес и нквдшники обернулись на нас. Я же, в свою очередь, продолжал молчать, глядя на её заплаканное лицо, затем повернулся и медленно направился к своей машине, оставляя Иру позади.
— Простите! — Она не двигалась с места. — Не бросайте меня! Прошу…
Я повернул ключ зажигания и, слушая тарахтение мотора, направился на выезд из деревни. В тот момент я ничего не чувствовал - ни печали, ни сожаления. И всё же, я неисправим, я — партийная машина, неспособная на простые человеческие чувства, как бы я себя не обманывал.
Мимо пронеслись: дом председателя, дом Иры, сельмаг, склады… Я уезжал, давил на газ как можно сильнее, смотрел только на дорогу, уверяя себя, что всё вернётся на круги своя, что я скоро забуду всё произошедшее.
Я снова останусь один…
========== Эпилог ==========
Горячий кофе с молоком и газета с последними сводками новостей - единственное что согревает меня зимами. На улице завывала вьюга. Не сказал бы, что в этих местах холодная зима, но утеплённую форму надевать приходится.
Аська разгадывала кроссворды и бурчала себе под нос, когда не могла справится с каким-то словом. Изредка она поглядывала на меня и качала головой. Ничего интересного в газете я не нашёл - всё слишком предсказуемо.
— Александр Евгеньевич, може, вам перекусити чего? — Спросила она. — Шо вы всё кофе своё пьёте!
— Нет, Аська, — я допил кружку. — Спасибо, я пойду.
— Всего найкращого вам, — помахала она рукой.
Холодный зимний ветер ударил в лицо. Я натянул на руки варежки и направился к своему дому - на сегодня дел у меня больше нет. Далеко по службе я, честно говоря, не продвинулся, но званию старшего сержанта всё равно был рад.
Матери дома не оказалось - видимо, ушла к друзьям. В квартире было весьма мрачно: задёрнутые шторы, выключенный свет. Я снял с себя пальто и фуражку, прошёлся по залу. Ничего в этом доме не меняется: всё те же книги, всё та же атмосфера.
Я завалился на свою тесную кровать и закрыл глаза. Мне давно ничего не снилось, даже лагеря, даже Лены. Я остро ощущал, что мне чего-то не хватает в жизни, что я должен что-то сделать. Но что?
Кого я обманываю? В голове всё ещё стоят слова Йонеса о том, что нужно было действовать, чтобы не жалеть потом всю жизнь. Я оказался слабым и глупым человеком, не тем, кем я хотел являться, - не таким я себя представлял в детстве.
Что мне делать? Смириться? Делать то же, что и всегда? Может быть. Я не уверен. Но ведь моя профессия вынуждает меня всё знать и быть во всём уверенным. Иначе, какой же я коммунист? Да, наверное, никакой. Не такой, каким должен быть…
Я поднялся с кровати и подошёл к своему столу, принялся рыться в папках с делами. Отбрасывая все неинтересные, я наткнулся на дело под четырёхзначным номером с пометкой: «Село Красное».
Я пробежался глазами по списку фигурантов дела, по именам свидетелей, подозреваемых, по описанию улик, по фотографиям. Многих, кто был причастен к похищениям, расстреляли. Но Николая Циммера, перед тем, как привести приговор в исполнение, долго пытали в подвалах лубянки - я сам за этим проследил.
Этот человек не заслуживал лёгкой смерти, и пускай из-за таких вот пыток нас принимают за садистов; я был уверен, что поступаем мы правильно.
Я тяжело вздохнул и убрал папку обратно в стол. Скоро я поднялся со стула, вновь облачился в форму и спустился к своей волге. Я знал, куда ехать, знал, кого нужно искать.
***
Тут ничего не изменилось: всё тот же сельмаг, всё те же невысокие домики вокруг. Точно такая же тишина, как и в прошлый мой визит, - словно бы это место спит или заморожено в ожидании какого-то события.
Я остановился у знакомого бревенчатого домика с низким забором. Калитка была не закрыта, потому я легко попал в ограду. Пса уже не было, будка пустовала, рядом с ней валялась перевёрнутая жестяная миска.
Я остановился у двери и долго не решался постучать, а когда решился, дверь открылась и без стука. На пороге стояла Ирина, в лёгкой домашней одежде, с тазиком в руках, который она выронила, расплескав грязную воду на крыльцо.
— Вы, — Прошептала она.
— Я, — прозвучало в ответ.
В доме было тепло; печка тихо трещала, а часы ровно отбивали дробь. Мы с Ириной сидели на против друг друга и молчали. Я не знал, что ей говорить, а она не знала, что говорить мне.
— А где Софья Андреевна? — Будто невзначай спросил я.
— Мама умерла, — ответила Ира, смотря в окно. — Через два месяца после вашего отъезда. Сердечный приступ, как и у отца.
— И ты была тут одна?
— Какое-то время со мной жил Семён, — Ира перевела на меня взгляд. — Но наши отношения совсем похолодели, а потом он уехал в Москву - получать высшее образование.
— Мне… мне очень жаль, — прохрипел я. — Я не должен был уезжать…
— Не вините себя, Александр Евгеньевич, — её рука легла на мою. — Я очень рада, что вы вернулись.
— А где похоронена Софья Андреевна?
— Идёмте, она очень хотела вас увидеть, — девушка печально улыбнулась.
Ира накинула длинное чёрное пальто, серую вязаную шапку и старенькие, но на удивление целые сапоги. Мы вернулись к моей волге, которая не вызвала у Иры такого восторга, какой произвела в первый раз.
Путь до кладбища оказался близким, движения на центральной дороге не было, как, собственно, и всегда. Редкие прохожие испуганным взглядом провожали нашу машину. Конечно, меня не могли тут помнить, но, всё же, я чувствовал, что само село мне не радо.
Мы остановились перед железными воротами, которые обозначали вход на территорию кладбища. Высокие мрачные сосны без листвы, приземистые ели и низкие тяжёлые тучи придавали месту зловещий вид.
Ира вела меня между могильными плитами и невысокими оградками к самому концу кладбища. Наконец, мы дошли до двух могил: на одной я узнал отца Иры, а на другой и Софью Андреевну. Сердце защемило.
— Мама вас ждала, — дрожащим голосом сказала девушка. — Верила, что вы вернётесь.
— Хорошая была женщина.
— Жаль, не дождалась, — Ира вытерла слёзы, которые выступили на глаза.
Ещё с минуту мы простояли в полном молчании, а потом Ира не выдержала. Она обхватила меня и зарыдала в плечо, впилась в мою пальто пальцами и, сквозь всхлипы, произнесла:
— Заберите меня, — она прижалась сильнее. — Увезите отсюда!
— Не бойся, — я неловко положил руки ей на плечи. — Мы уедем.
— Не бросайте меня больше, — она ужасно дрожала. — Я не хочу… не хочу…
— Теперь всё будет хорошо, — я смотрел в серое затянутое тучами небо. — Тебе больше не о чем беспокоится. Я буду рядом.
Я не знал, что нас будет ждать впереди, ничего не мог ей обещать. Но я точно решил, что не брошу её. Никогда не оставлю одну.