- Ну а как вы не бываете? Что у вас есть еще какая-то работа?
- Я учительницей работаю в начальных классах. Сашенька мой брал меня учительницей. Я тогда только окончила педтехникум. Уже тогда пограничники или медсестер брали, или учительниц.
- Вы здесь, в деревне, и учительствуете? И успеваете все по хозяйству?
- Можно было бы в деревню уехать, там и дом дают. Но я боюсь. Не вытяну их, детишек. С помощью Мещерских это выйдет. У них внуков-то нет. Они вроде моих и любят. Питанием помогают... Чего рваться куда-то? Единственно, генерал догадывается, что я знаю то, чего не знает никто... Да и передо мной, как сказала, должник!
- Генерал только догадывается, что вы знаете что-то, что другие не знают? Или твердо убежден в этом?
- Придет, может, время - раскроется! Но я думаю... Что и на таких когда-нибудь найдутся мечи. - Губы ее сжались. - А то все под охраной, все под охраной! Надоело до чертиков! - Она встала. - Езжайте отсюда, не гневите Бога. Уж давно поди доложили, что вы тут и меня обрабатываете.
Я догадался, кто позвонил. Неразборчивый Шаруйко. Он сказал, что там, на даче, дежурит его кореш. Именно кореш и позвонил, что я был у Павликовой. И когда на второй день я связался с генералом Ковалевым по телефону, он мне выговорил:
- Чего-то мне не нравится твое поведение.
- Товарищ генерал, неужели мне нельзя посетить человека, которого я когда-то провожал с границы? Неужели вы не сочувствуете мне? Я же пишу... Мне об этом памятно.
Ковалев буркнул, что и беда таких, как я, которые пишут... Суют везде свой нос. А как напишут, - потом отмывайся!
Я стал его уверять, что напрасно он так говорит, если мы уж договорились, то нельзя подозревать. Иначе я за книгу и не возьмусь.
- Вот как сразу! - захрипел он. - Я дельце твое на досуге пробежал. Знаешь, как в армии тебе говорили? Не умеешь - научим. Ты умеешь. А не хочешь - заставим. Заставить можем. Ты в этом не сомневайся.
Я взорвался:
- Меня один такой уже пугал. Майор из СМЕРШа...
- Железновский, что ли? - хохотнул генерал Ковалев. - Тогда майором был, а уже пугал? А полковником - пугал? Так и майор, и полковник стыдобушка! Ему надо было скрутить твои рога... Одним словом, вот что! Не смей ходить за Еленой Зиновьевной!
- У меня есть за кем ходить.
- И ходи! А сюда - не топай. Не мути воду. Книжку... Книжку напишешь! Ты понял меня? Как миленький напишешь!
- Дулю вам! - крикнул я.
- За автомат схватишься? Как в противотанковом дивизионе? Но с автоматом-то ходить все время не станешь. Да и нет у тебя его. И с дежурства не принесут солдаты, чтобы ты кинулся к пирамиде и схватил автомат... Тебя еще тогда надо было по стенке размазать!
- А вас еще тогда... Вас еще раньше. Когда вы...
- А ну - мо-олчать! - заорала трубка.
- Что будет, если не замолчу? Учтите, генерал... Я сейчас - прямо в редакцию. И напишу, что вы тут мне наугрожали. И ваше поганое учреждение не спасет на этот раз вас от хамства.
- А ну молчать, сукин сын!
- От того и слышу, генерал! Вы учтите, я в газетном деле - не менее вашего вешу. Поняли? Вот и теперь напишу! Все напишу, что знаю!
Видно, Ковалев опешил, что-то бухтел, сопел. Потом:
- Ну чего ты напишешь? Что старик на полном серьезе ревнует к тебе свою женщину?
- Да нужна мне ваша женщина! Я ходил с прошлым встретиться! Вы же не понимаете этого! И никогда не поймете.
8
Болиды - очень яркие метеоры.
Вечные снега в високосный год.
Весна на заставе Павликова.
Помнят ли его?
Железновский в роли моего провожатого.
Эшелон с ранеными.
Генерал Ковалев - инспектирующий.
Лена, зачем ты сюда приехала?
Я закопался в бумаги, бумажки, справки, справочки. Книга об учреждении генерала Ковалева продвигалась вперед и вперед. У нее уже были крылышки, было брюшко, головка. Все было розового цвета, патока лилась из каждой поры этой книги. Я ни на что не обращал внимание. Я медленно шел к намеченной цели. Я хотел одного - чтобы книга понравилась Ковалеву. В первую очередь ему. Еще я хотел: чтобы он открылся мне. Где-то же должен проговориться, кто есть он?
Интересно то, что после этой злой размолвки Ковалев сам позвонил мне. И говорил как ни в чем не бывало. "Ну что с книжкой? Ты не вороти носом. Мне она нужна, а ты заработаешь прилично. Плюнь на то, что грозил, разотри". Я ему стал нравиться больше такой, огрызающийся...
И я перебирал бумажки, фотографии, справки. Вячеслав Максимович Ковалев. Бедное детство в сельской семье. Восемь детей. Он самый младший, любимчик отца. Отец контуженный. Умерла мать. Славик был активистом: ночью Славик приносил в дом пшеницу, просо, нередко мясо и масло. Потом о них на селе недобро говорили, но в то уже время, к зиме последней, Славика тут не было: он учился на летчика, и это тогда было почетно. Приезжал весь в значках, в кожанке, лихо отплясывал дома чечетку, говорили, что - как в кино американцы.
Уезжал из отпуска с приключениями. До этого "врезался" в двадцатидвухлетнюю вдову Клаву, мужа которой забили ребята соседнего села за ухарство. Говорили, молодого лейтенанта любовь так взяла в свои шершавые руки, что он дважды падал в обморок, когда в доме говорили:
- Клавка сегодня принимала председателя артели.
Даже, на что контуженный, его отец, тряся головой, выговаривал:
- С-сучка в женском виде!
Клавка сама пришла в дом, когда ей рассказали о лейтенанте и его такой нездешней страсти: тутошние мужики любить - любили, но тихо, без надрыва и истерики. В доме уже, рядом с контуженным, однако неглупым и работящим отцом Вячеслава, находилась миловидная, ладненькая, манюсенького роста женщина, мачеха. Клавка ей и зашептала на ушко:
- Оставила бы нас поговорить с товарищем лейтенантом...
Никого в доме на тот час не было. Мачеха уважила Клавкину просьбу, но как женщина подглядывала в окно, что они там делают. Клавка бесстыдно сняла кофточку и прижимала свои полные груди к лицу красивого летчика...
Через много лет Вячеслав Максимович повторил подобную влюбленность. И объектом его была уже другая женщина. Блистательно она к тому времени расцвела. Муж привез ее, наверное, на учебу с собой не зря. Соблазн был для таких, как генерал Ковалев, великий.
Лена потом рассказывала Павликовой: один генерал упал в обморок, когда танцевал с ней. Генерал был этот - председателем какой-то комиссии, которая проверяла академию, где учился ее муж. Генерал потом писал ей письма такого свойства: к нему вернулась-де молодость, ибо в молодости случилась с ним подобная история.
Леночка была тогда в светлом платье, ее великолепные ноги, на которые всегда заглядывались мужчины, просвечивались через редкой красоты ткань, и этот генерал это все видел, как во сне, и он просил Леночку, пожалуйста, простить за такую, не мужскую слабость: Боже, упасть в обморок!
Эта комиссия генерала потом вдруг занималась немаловажным, скорее, даже сверхважным: раскрытием диверсии в академии. И генерал Леночке признался, когда пошел провожать ее, что дело архискверное! В то время вся группа Павла Афанасьевича Шугова вынуждена была коротать время в наспех оборудованных помещениях летнего лагеря. Группа была специально вывезена туда на время проверки.
Генерал все рассказал Леночке про себя. Недавно поместил в больницу жену, теперь временно холостякует... И не соизволит ли Леночка принять приглашение посетить его обитель? Ведь он, между прочим, держит на контроле это архискверное дело!
Леночка сказала: а почему бы и нет? Хочется посмотреть, как временно живут одинокие мужчины.
- Нет, нет! Я не одинок! - возразил генерал слишком горячо. - С тех пор, Леночка... Я скажу о банальных вещах. И скажу банально... Но с тех самых пор, как я... упал в обморок, я стал не одинок!
Она засмеялась:
- Неужели я виновата в этом?
- Леночка, конечно, вы. Смешно, правда? Но я рядом с вами молодею. Собственно, я начинаю понимать, почему тогда, в седую старину, пожилые люди так украшали себя молодыми женами. Я когда теперь думаю об этом, мне невмоготу.