К часу дня в небе появился самолет. Мы все с трепетом ожидали его. Надо отдать должное, Железновский был в восторге от работы, которую проделали люди Штанько. Он расцеловал подполковника перед неровным строем этих мобилизованных, еще не накормленных людей. И все они, вместо того, чтобы возмущаться, кричали ура и бросали вверх свои зеленые пилотки. Теперь их увели куда-то, спрятали. Железновский теперь твердо знал, что прилетит Берия. Сюда, на полевую радиостанцию, телеграмма была продиктована открытым текстом. Теперь все зависело от того - выдержит ли аэродром такой самолет.
Площадка выдержала. Пилот был, чувствовалось, классный. Говорили потом, что он был из местных, в войну много летал и сбивал. Но тогда мы с Железновским были счастливы, что Берия вприпрыжку вышел из самолета значит, все в порядке. Железновский побежал докладывать.
Я услышал смех Берии. Смех был вовсе не злой, а этакий шутливый, капризный, скорее.
Он добродушно забурчал:
- А что, у вас генералов нет? Майор, быть тебе генералом!
По дороге к нашему "доджу" Берия говорил, что он предупрежден о ситуации с транспортом и дорогами.
- Давай, майор, поедем на твоей кобыле, - пошутил Берия. Преклоняешься перед иностранщиной?
То ли это было сказано шутя, то ли всерьез. Но Железновский нашелся и сказал, что от американской техники осталось лишь белье - верх. Вся теперь начинка наша.
- Верно? - повернулся к нему Берия.
- Так точно, Лаврентий Павлович!
Берия полушутливо покачал головой:
- Что, дорогой, не знаешь моего звания?
- Знаю, товарищ Берия. Очень много генералов, но Лаврентий Павлович Берия у нас один.
- Или шутишь. Или хитрый. Но все равно - приятно.
Берия подошел к "доджу". Оглядел его.
- Лишь бы не было какой другой начинки, - засмеялся он. - Садимся? Кто еще поедет с нами?
- Мы двое, кроме вас, Лаврентий Павлович. А сопровождающие - следом.
- На этих железных коробках? - Берия показал на танки. - Слушай, майор. Чтобы они ехали подальше от нас. Гудел самолет. Очень гудел самолет. Теперь будут гудеть эти твои железки. Думать мне надо. Вы тут натворили черт знает что! А Лаврентий Павлович должен думать, чтобы разобраться.
- Лаврентий Павлович, - вынул карту Железновский - мне нравилось, как он спокойно ведет себя, не заискивает, не выпендривается, - есть три дороги...
Берия мельком посмотрел на карту, поданную в развернутом виде, и тут же спросил:
- Какая дорога короче?
Железновский смутился.
- Что это значит? - Берия глядел строго.
Видно, Штанько более подробно, чем мне, рассказал о дорогах и об этой короткой дороге Железновскому, потому он и потупился.
- Не привели толком в порядок. - Он смело поглядел на Берию. - Сил не хватило, Лаврентий Павлович. Людей поздно отмобилизовали. Да и техники нужной не успели подбросить.
- Ты храбрый, майор. И мне это нравится. Мне лгут. Мне лгут отчаянно. Боятся и лгут. - И вдруг перевел взгляд на меня. - Кто это? Это тот, что вы - вдвоем?
- Лаврентий Павлович, это наш человек. Мы ехали сюда с ним вместе.
- Слушай, - обратился ко мне Берия, - собак стрелять умеешь? Здесь невероятно злые собаки. Об этом мне сказали в Москве. Громадные пастушьи собаки. Чтобы они были злее, тут, как у нас на Кавказе, рубят им хвосты. Ты можешь защитить Лаврентия Павловича, если они бросятся на эту американскую железяку? Видишь, какая она низкая?
- Отстреляемся! - Я храбро улыбнулся.
- Майор, найди ему хороший автомат. И - тогда в путь. Мне ты нравишься, майор... Посмотрю еще, какой ты водитель... Кстати, где тот шофер, который вез негодяя до самой последней черты?
- Мы его допросили.
- И что? Он не признался, что сговорился с ним?
- Я думаю, Лаврентий Павлович, этого там не было.
- Кто его допрашивал?
- Я.
- Ты лично?
- Я лично, Лаврентий Павлович.
- Почему он его не убил?
- За это он получил, Лаврентий Павлович.
- Вы его...
- Нет, Лаврентий Павлович.
- Лаврентий Павлович, Лаврентий Павлович... Больше ничего не можешь сказать! А этот подлец ушел. Знаешь, сколько он нам стоит? Все надо менять! Мы не случайно поручили вам это дело. Вам, войсковикам. Не пограничникам. Конечно, нельзя мерить всех на один аршин. Но теперь... Теперь, извините... Теперь и пограничники будут, - он подыскивал долго слово, - будут сеяться, сеяться. Пока не добьемся чистой муки!
Берия замолчал, насупился. Машину подбрасывало, качало. Железновский всякий раз виновато глядел на важного спутника. Когда это Берии надоело, он добродушно улыбнулся и проскрипел:
- Ладно! Что ты так печально смотришь? Ну дорога! Ну и дорога! Я тысячи барханов объехал. Я по белкам недавно ездил. Знаешь, что такое белки? - Берия обращался к Железновскому.
- Пятна снега, - бросил тот, следя за дорогой.
- Верно. Ты что, был на севере?
- Был.
- Бора знаешь? Северный ветер, сильный, холодный? Знаешь?
- Знаю.
- Такой ветер сюда надо. Чтобы выветрило все. Все! До смерти.
- Правильно.
- Именно правильно. Слушай, майор... А жена его? Где?
- У нас, Лаврентий Павлович. Мы вам освободили все наше. Жить будете нормально.
- "Нормально!" - Берия хмыкнул. - Это ты считаешь нормально? Подлецов много. Разве можно жить нормально?
Много воды утекло в тех арыках, которые мы переезжали колесами "доджа", много поколений злых пастушьих собак сменилось, много барханов сместилось в тех пустынях благодаря ветровой аккумуляции (Железновский знал и об этом)... Я теперь многое не могу объяснить. Почему Берия ехал с нами, отпустив свою личную охрану туда, к пяти танкам, сопровождавшим нас на почтительном расстоянии? Могу лишь сказать одно: кажется, ему сразу понравился майор Железновский. Он ему доверился во всем. Особенно после того он, Берия, стал ближе, ближе к нам, смертным, когда узнал, что жена полковника Шугова, этого перебежчика, находится в распоряжении СМЕРШа и под охраной.
- Давай к штабу отряда, - сдержанно приказал Берия Железновскому. На углу, - он показал глазами, - подождем охрану.
Потом он вдруг повернулся ко мне:
- Служите здесь давно?
- Шестой год.
- Срочная?
- Так точно!
- Это отлично. В царской армии служили по двадцать пять лет. Ничего страшного. Зато, какие навыки у солдата! Верно?
- Естественно! - отчеканил я.
Мне и на ум не пришло возражать. Конечно, естественно. Приказано служить - служим, хотя война давно кончилась, и моя мама заждалась помощника в еще недостроенном доме. Ушел отец на войну, погиб. Не успел достроить. Не могу достроить дом и я.