— Да, я знаю об этом. Но я в этом не уверен. Я так мало бываю на Земле, Нэд, что не помню хорошо земной географии. Если это так важно для тебя, то можем узнать у корабельного мозга.
— Позже, — ответил Роулинг. — Мне пора идти?
— Да, но перед этим послушай, что я тебе скажу. Мы с большим трудом достигли глубин лабиринта, и не забывай, что все, до сих пор нами проделанное, было только вступлением для достижения главной цели. Не забывай, что сюда мы прибыли за Ричардом Мюллером.
— Разве я могу забыть?
— До этого мы главным образом думали о самих себе. Проблема выжить или погибнуть. Это закрывало перспективу. Но теперь можем расширить горизонт. Дар, которым награжден Ричард Мюллер… впрочем, это может быть и проклятием, не знаю… имеет огромную ценность, и наше задание состоит в том, чтобы использовать этот дар, Нэд. Судьба всей галактики зависит от того, что произойдет между тобой и Мюллером в течение нескольких ближайших дней. Это поворотный путь во Времени. Миллиарды еще не рожденных существ будут жить лучше или хуже в зависимости от событий, которые сейчас наступают.
— Ты настроен весьма серьезно, Чарльз.
— Безусловно серьезно. Бывают моменты, когда все эти громкие, глупые, напыщенные слова начинают что-то означать, и это именно один из таких моментов. Ты стоишь на развилке истории галактики. И для этого ты пойдешь туда, Нэд, и будешь лгать, обманывать, кривить душой, идти на компромиссы. Я допускаю, что твоя совесть будет мучить тебя некоторое время, и ты будешь ненавидеть себя, но в конце концов поймешь, что ты совершил героический поступок. Проверка связи окончена. Возвращайся ко мне и готовься в поход.
На этот раз он шел один недолго. Стейн и Алтон проводили его до ворот сектора Е. Ничего не произошло. Указали ему дорогу вправо, и он из-под снопа кружащихся искр вскочил в сектор Е, сектор суровый и мрачный. Спускаясь по пандусу от входа, в одной из стрельчатых каменных колонн заметил какое-то гнездо. Во тьме гнезда что-то блеснуло — что-то движущееся, что могло быть объективом.
— Я думаю, что мы обнаружили часть наблюдательной сети Мюллера, — доложил Роулинг. — Что-то глядит на меня со стены.
— Спрысни его нивелирующей жидкостью, — посоветовал Боудмен.
— Он может истолковать это, как враждебный акт. С какой стати археолог уничтожает такую редкость?
— Верно. Иди дальше.
Атмосфера в секторе Е была все же менее гнетущей. Темные, низкие дома сгрудились и стояли, как испуганные черепахи. Каждый сектор отличался от других, и Роулинг подумал, что они были построены в разное время: сперва был создан центр как жилая зона, а потом постепенно наращивались внешние круги, снабженные ловушками, по мере того, как все более настойчивыми становились враги. Это было заключение, достойное археолога: Роулинг отметил его, чтобы потом воспользоваться.
Он прошел от ворот уже изрядное расстояние, когда увидел неясную фигуру Валкера, идущего к нему, Валкер был худым, несимпатичным, холодным. Он утверждал, что несколько раз заключал брак с одной и той же женщиной. Было ему лет сорок, и прежде всего он заботился о карьере.
— Я рад, что у тебя все удачно, Роулинг. Теперь спокойно иди влево. Эта стена вращается.
— Здесь все в порядке?
— Более или менее. Полчаса назад мы потеряли Петроселли.
Роулинг окаменел:
— Но ведь этот сектор безопасен.
— Нет, еще более опасный, чем сектор Ф и так же полон ловушек, как сектор Г. Мы этого не оценили, когда использовали роботов. Ведь нет никаких причин, чтобы сектора к центру становились безопаснее, не правда ли? Этот один из самых коварных.
— Усыпляет бдительность, — подвел итог Роулинг. — Создает впечатление, что угрозы нет.
— Если бы мы знали! Ну, пошли. Иди за мной и не напрягай мозги. Индивидуализм здесь не стоит ломаного гроша. Или идешь торной тропой, или никуда не пойдешь.
Роулинг последовал за Валкером. Он не замечал никаких видимых опасностей, но подпрыгнул там, где подпрыгнул Валкер, и свернул с дороги там, где это сделал Валкер. Лагерь в секторе Е был недалеко. Там сидели Давис, Оттавио и Рейнольде над верхней частью Петроселли.
— Ждем разрешения на похороны, — пояснил Оттавио. — От пояса вниз от него ничего не осталось. Хостин наверняка прикажет вынести его из лабиринта.
— По крайней мере, прикройте его, — посоветовал Роулинг.
— Ты пойдешь дальше в сектор Д? — спросил Валкер.
— Да, я смогу.
— Я скажу, чего надо избегать. Это нечто новое. Именно там и погиб Петроселли. Метрах этак в пяти к сектору Д… по той стороне. Ты входишь в какое-то поле, а там тебя перерезает пополам, ни один робот на этом не попался.
— А если оно перерезает все, кроме роботов? — спросил Роулинг.
— Мюллера не перерезало, — заметил Валкер. — И тебя не перережет, если его не обойдешь. Покажем тебе, как.
— А за этим полем?
— Это узнаешь только ты.
Боудмен сказал:
— Если ты устал, то оставайся в лагере на ночь.
— Я предпочитаю идти сейчас же.
— Но ты будешь идти один, Нэд. Не лучше ли перед этим отдохнуть?
— Пусть корабельный мозг исследует мое состояние и установит степень усталости. Я готов идти дальше.
Боудмен согласился. Состояние Роулинга проверяли непрерывно: знали его пульс, давление, содержание гормонов и многие другие интимные подробности. Компьютер сообщил, что он может идти дальше без отдыха.
— Хорошо, — согласился Боудмен. — Иди.
— Я должен войти в сектор Д, Чарльз. Вот здесь закончил Петроселли. Вижу ту линию, на которую он наткнулся. Очень ловко, отлично спрятана. Обхожу ее. Это уже сектор Д. Задерживаюсь, пусть корабельный мозг установит мое положение. В секторе Д как-то немного уютнее, чем в секторе Е. Думаю, что пройду его быстро.
Золотисто-рыжее пламя, что охраняло вход в сектор П, оказалось иллюзией.
Роулинг тихо произнес:
— Сообщи созвездиям и галактикам, что их судьба в хороших руках. Я встречусь с Мюллером самое позднее через пятнадцать минут.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Мюллер часто и подолгу бывал в одиночестве. Подписывая первый брачный контракт, он настаивал, на пункте о разлуке — пункте типичном и классическом. Лоран не возражала, ибо знала, что его работа время от времени будет требовать поездок туда, где она не сможет или не захочет бывать. В течение восьми лет супружества он воспользовался этим пунктом трижды, и его отсутствие длилось четыре года.
Эти периоды отсутствия Мюллера не были решающими. Контракт супруги не возобновили. Мюллер за эти годы убедился, что он может выдержать одиночество, и оно даже некоторым образом ему благоприятствует. «Мы развиваем в одиночестве все, кроме характера», — писал Стендаль. Под этим Мюллер, возможно, и не подписался бы, но его характер уже вполне сложился, сложился прежде, чем он начал браться за те задания, которые требовали длительных одиночных экспедиций на безлюдные и опасные планеты. Он вызывался добровольно. В известном смысле он и на Лемнос удалился добровольно, хотя это уединение досаждало ему куда больше прежних. И все же он справлялся. Трудно приходилось в сексуальном отношении, но не настолько, как он предполагал; а остальное — дразнящие интеллект дискуссии, перемена мест, взаимное воспитание личностей — это все как-то быстро перестало ему требоваться. Ему хватало развлекательных кубиков из его багажа, а очень много впечатлений поставляла сама жизнь в лабиринте. Не томился и отсутствием воспоминаний. Он мог припомнить пейзажи сотни планет. Человечество проникло повсюду, посеяло семена колоний у тысяч звезд. Вот, например, на Дельте Павлина VI, отстоящей на сто двадцать световых лет, эта планета неожиданно оказалась удивительной. Название ее было именем Локи, по мнению Мюллера, название было дано ошибочно — ведь Локи был хитрым и быстрым, со щуплой фигурой, а поселенцы на Локи, после полусотни лет пребывания вдали от Земли начали исповедовать культ неестественной полноты, для чего задерживали в организме сахар. За десять лет до своего несчастливого визита к гидранам Мюллер прилетел на Локи. Вообще-то это была довольно хлопотная миссия, планета не поддерживала постоянной связи с материнским миром. Мюллер помнил эту раскаленную планету, на которой люди могли обитать лишь в узкой полосе умеренного климата. Он продирался сквозь стену зеленых джунглей над черной рекой, а на берегах ее кишели животные, с глазами, словно драгоценные камни. Наконец, он добрался до жилищ потных толстяков, каждый из которых весил не менее полутонны. У порогов своих домов, покрытых соломой, погрузившись в истинно буддийское созерцание, сидели люди. Мюллер до этого никогда не видел столько жира на единицу массы. Наверняка, должны были существовать препараты, помогающие усваивать столько сахара и глюкозы. И это не диктовалось условиями жизни: просто люди желали быть тучными. Уже на Лемносе Мюллер припоминал плечи, выглядевшие как бедра, и бедра, выглядевшие колоннами, животы круглые и еще раз круглые, триумфальные, огромные.