— Вообще-то нет.
Мюллер подставил сложенные ладони под спиральный, украшенный орнаментом кран. Полилась вода. Мюллер выпил несколько глотков. Лишь убрал руки — вода перестала течь. «Автоматика, словно что-то следило и знало, когда остановить струю, — подумал Роулинг. — Каким чудом все это продержалось миллионы лет?»
— Напейся, — предложил Мюллер, — чтобы позже не ощущать жажды.
— Я не останусь надолго, — сказал Роулинг, но немного воды выпил.
Оба медленно прошли в сектор А. Клетки снова были закрыты, Роулинг вздрогнул, увидев их. «Сегодня не хочется проводить подобных опытов», — подумал он.
Они отыскали для себя скамейки из гладкого камня, изогнутые с боков подобно креслам с подлокотниками, и наверняка предназначенные для существ с более широким задом, чем у обычного гомо сапиенс. Уселись на эти скамьи и занялись разговором. Их разделяло достаточное расстояние, чтобы Роулинг не чувствовал излучения Мюллера.
Мюллер разговорился.
Он перескакивал с темы на тему, порой впадал в гнев, порой жалел себя, но в общем говорил спокойно и даже обаятельно: пожилой мужчина, которому приятно общение с молодым. Они высказывали собственные взгляды, предавались воспоминаниям, философствовали. Вначале Мюллер рассказал о своей карьере, о космических путешествиях, о деликатных переговорах, которые он проводил от имени Земли со взбунтовавшимися планетами-колониями человечества. Часто упоминал имя Боудмена. Роулинг при этом не подавал виду. Отношения Мюллера к Боудмену являло собою сочетание глубокого восхищения с застарелой обидой. Мюллер все еще не мог успокоиться и смириться с тем, что Боудмен сыграл на его слабости и послал к гидранам. «Это нелогично, — думал Роулинг. — Если бы я носил в себе такое любопытство и такую гордость, то я сделал бы все, чтобы именно мне поручили эту миссию».
— А как у тебя? — наконец спросил Мюллер. — Ты притворяешься не таким умным, каков на самом деле. Кажешься робким, но под личиной старательного студента прячется ум. Каковы твои планы, Нэд? Что тебе дает археология?
Роулинг посмотрел Мюллеру прямо в глаза:
— Возможность познать миллионы всевозможных прошлых. Я такой же алчный, как и ты. Я хочу знать, как все было, почему именно так, а не иначе. Не только на Земле, в нашей солнечной системе, а везде.
— Хорошо сказано!
«Еще бы! — поддакнул мысленно Роулинг. — Наверное, Чарльз оценит этот мой прилив элоквенции».
— Я бы мог пойти по стезе дипломата, как сделал ты, — вел Роулинг дальше. — Но вместо дипломатии выбрал археологию. Думаю, что не пожалею. Столько еще открытий и здесь, и везде. Мы только начинаем исследовать.
— Ты горячишься.
— Может быть.
— Приятно слышать такое. Это напоминает мне, как когда-то говорил и я.
Роулинг выпалил:
— А чтобы ты не считал меня горячим, то признаюсь откровенно, мною движет эгоистическое любопытство, а не абстрактная любовь к знаниям.
— Дело понятное. И простительное. В этом мы не так уж сильно отличаемся друг от друга. Есть, разумеется, разница в возрасте… сорок лет с лишком. Не принимай так серьезно свои порывы, Нэд. Но взлетай к звездам, взлетай. Радуйся каждому взлету. В конце концов жизнь сломает тебя, как сломала меня, но не скоро. Когда-нибудь… А, может быть, и никогда, кто знает… Не думай об этом.
— Постараюсь не думать, — пообещал Роулинг. Он сейчас чувствовал сердечность Мюллера, настоящую симпатию. Однако и сейчас не исчезла ужасная волна кошмаров, не прекращалось излучение чего-то нечистого из глубин души. И под влиянием жалости Роулинг оттягивал те слова, которые должен был сказать.
Боудмен яростно заставлял его:
— Ну, парень! Приступай к делу!
— Твои мысли далеко, — заметил Мюллер.
— Да, я вот сейчас задумался, как… как это печально, что не хочешь нам довериться…, что так враждебно относишься к человечеству.
— Это мое право.
— Ты не должен окончить жизнь в лабиринте. Есть выход.
— Да, устранить меня вместе со всеми моими нечистотами.
— Послушай, что я тебе скажу, — начал Роулинг. Набрал в легкие воздуха, просиял открытой, мальчишеской улыбкой. — Я поговорил с врачом нашей экспедиции о твоем случае. Он о тебе знает. Этот человек обучался нейрохирургии, и он утверждает, что сейчас лечат такие случаи. Можно прикинуть источник этого излучения, Дик. Он просил, чтобы я повторил это тебе. Мы возьмем тебя назад, на Землю. Тебя прооперируют. Прооперируют. И тебя вылечат.
Это жгучее, ранящее слово в потоке деликатных, ласковых слов попало просто в сердце, пронзило его насквозь. Вылечат! — эхом отразилось от темных грозных стен лабиринта. Вылечат! Вылечат. Мюллер ощутил вкус этого соблазна.
— Нет! — произнес он. — Вздор! Излечение невозможно.
— Почему ты так уверен?
— Я знаю.
— За эти десять лет наука продвинулась вперед. Люди узнали, как работает мозг, узнали его электронику. И знаешь, что они сделали? В одной из лунных лабораторий построили огромную модель… да, пару лет тому назад… и провели там все исследования от начала и до конца. И им очень необходимо твое возвращение, потому что на твоем примере они смогут доказать верность своей теории. Чтобы ты возвратился именно в своем теперешнем виде. Они проведут операцию, остановят излучение и тем докажут, что правы. Тебе ничего не надо делать, только возвратись с нами.
— Почему ты не сказал об этом раньше?
— Я не знал. Ничего не знал.
— Разумеется.
— Правда, я не знал. Мы же не рассчитывали найти тебя здесь, разве не понятно? Вначале могли только гадать, кто ты, что здесь делаешь. Только потом узнали тебя. И только вот сейчас наш врач припомнил этот метод лечения… Так в чем дело… ты не веришь мне?
— Выглядишь ты просто ангелочком, — произнес Мюллер. — Голубые сладкие глазки, золотистые кудри. В чем состоит твоя игра, Нэд? Для чего ты плетешь все эти глупости?
— Это не глупости! — вспыхнул Роулинг.
— Я не верю тебе. Я не верю в лечение.
— Можешь не верить. Но сколько ты потеряешь, если…
— Не угрожай!
— Извини.
Наступила долгая неприятная пауза.
В мозгу Мюллера бушевали мысли. Улететь с Лемноса? Постараться, чтобы проклятье сняли? Снова обнимать женщин! Груди женщин, округлые, горячие, как огонь… Губы… Бедра. Восстановить карьеру! Еще раз взмыть в небеса? Найти себя после девятилетней тоски? Поверить? Возвратиться на Землю? Поддаться надежде?
— Нет, — произнес Мюллер осторожно. — Мой случай неизлечим.
— Ты всегда твердил это. Но почему ты уверен?
— Я просто не вижу в этом смысла, парень. Я верю в предначертание. В то, что трагедия — это наказание. Наказание за спесь. Боги не шлют минутных невзгод. Не милуют после нескольких мучительных лет. Эдип не обрел глаза. И матери не обрел. Прометей не мог покинуть скалу. Боги…
— Ты живешь в реальном мире, а не в греческой мифологии, — напомнил Роулинг. — В реальном мире. В нем не все идет по предначертаниям. А, может быть, и боги решили, что с тебя довольно. И если уж говорить о литературе… Орест был прощен, не так ли? Почему же ты считаешь, что твоих девяти лет им недостаточно?
— Существует возможность исцеления?
— Наш врач утверждает, что существует.
— Мне кажется, что ты лжешь, парень.
Роулинг отвел взгляд:
— С какой целью?
— Понятия не имею.
— Ладно, я лгу, — возмутился Роулинг. — И нет способа тебя вылечить. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Может, ты покажешь мне фонтан того напитка?
— Он в секторе Ц, — ответил Мюллер. — Но мы туда сейчас не пойдем. Зачем же ты рассказал мне эту байку, если все неправда?
— Прошу тебя, изменим тему.
— Допустим, что это все же правда, — настаивал Мюллер. — Что по возвращении на Землю меня смогут вылечить. Так знай: меня это не интересует, даже если бы существовала гарантия. Я видел людей Земли такими, какие они на самом деле. Они пинали меня, упавшего. Ну нет, забава окончена, Нэд. Они воняют. Смердят. Они наслаждаются моим несчастьем.
— Да ничего подобного!
— Что ты можешь знать? Ты тогда был ребенком. Еще более наивным, чем сейчас. Они считали меня нечистью, ибо я показывал им, кто они на самом деле, показывал потаенные глубины их самих. Отражения их грязных душ. Зачем я должен вернуться к ним? Зачем они нужны мне? Черви. Свиньи. Я видел, каковы они на самом деле, видел на протяжении тех нескольких месяцев, когда жил на Земле после возвращения с Гидры. Выражения их глаз, боязливые улыбки, стремление избегать меня. Да, господин Мюллер. Именно так, господин Мюллер. Все, что угодно, только бы господин Мюллер не подошел близко. Парень, приходи сюда ночью, и я покажу тебе созвездия так, как они видны с Лемноса. Я назвал их по-своему. Есть Стилет… Одно из них, длинное, острое… Направлено прямо в Хребет. И есть Стрела. И Обезьяна, и Жаба. Эти два соединяются. Одна звезда светит во лбу Обезьяны и вместе с тем — в левом глазу Жабы. Эта звезда — Солнце, мой друг. Земное Солнце. Мерзкая, маленькая звездочка, желтая, как водянистые испражнения. И на ее планетах проживают отвратительные, маленькие создания, которые, как моча, разлились по всему космосу.