Минут пятнадцать едем молча, словно растопленные зноем. Далеко впереди из-за бугровины пшеничного массива показываются выхлопные дымки трактора, толчками прыгающие в воздух. Затем выплывает идущий за трактором комбайн.
— Странное дело! — поворачивается Петр Тимофеевич. — До чего попривыкли не удивляться!.. Возьмите комбайн… Не то что мой дед — я бы не поверил, когда б сказали, что явится такая машина — будет сама косить, молотить, веять, складывать; пожалуйста — в одну сторону солому, в другую — отсевки, в третью — готовый хлеб! Ведь вдуматься: идет комбайн, а впереди шелестят колосья, под ними повилика вьется, бегают в траве ящерки — так сказать, еще природа… А колосья, что секунду назад на стеблях шелестели, уже взяты комбайном, и они уже не растения, а продукт; мигнул — и эти, следующие, с повиликой, с убежавшими ящерками, продукт: машина делает… И в такой машине чуть не всякий дядя спокойнейше копается в ней, в самой середке… Помните, говорил я, что у нас на хуторе имелся плужок? Отломилось как-то у него грядило. Верите, никто не решался исправить: куда, мол, с деревенским рылом к заводской машине? Да что плужок! Крестьянин сам деревянную ложку строгал, а попадись ему металлическая — побоится, если неудобная, ручку подогнуть: «фабричная»… А тут даже в комбайне каждый молоканин ли, духобор ли шлет «Ростсельмашу» личные свои чертежики, вроде жинке советует: «Ты, Нюся, в борщ перцу поддай…» Будем мы вечером в «Первом мае», косит там Василь Глазунов. Прицепился он к серьезнейшей части, к выбрасывателю комбайна. «Хреново, — говорит, — здесь с соломой. Уходят, — говорит, — заодно с соломой недовыбитые колосья…» Никого не спросясь, просверлил в выбрасывателе дыры и приляпал дополнительный биттерок, чтоб до конца уж добить солому.
— Ну и как? Проверяли?
— В «Первом мае» делали испытание, определили, — бухгалтерски говоря, сальдо дебетовое: экономия на гектаре семьдесят килограммов. Конечно, полагаю, увлеклись. Достиженье меньшее. Может, и вообще улучшение спорное!.. Да не в этом же дело, а в том, что Василь, батя которого пугался фабричную ложку справить, ходит в рационализаторах.
Грунько взад-вперед посмыкал зажатую хвостом жеребца вожжу и, с силой рванув (поиграешься вот у меня), выпростал.
— Хотелось мне рассказать Глазунову про тот хуторской плужок. Только не поймет, суховатый мужик. Скажет: «Думал, дело хочешь присоветовать, а ты лишь время отнял…»
Мы дотемна задержались у токов и только ночью попали в колхоз «Первое мая». Отсюда Петр Тимофеевич направился в Целину, а я — в поле, к Глазунову, который, оказывается, косил и ночью.
Мой провожатый — студент сельхозтехникума, прибывший на практику, — шел по-городскому: без шапки, резко светлея в темноте белым блондинистым чубом, попыхивая газетной цигаркой. На вопрос о Глазунове ухмыльнулся:
— Сами Глазуна увидите… Лично я считаю: жук. Любитель выслуживаться. На чужом горбу.
— Как?
— Обыкновенно.
Парень раздраженно свернул вторую папиросу, при-смолил от дымного окурка и зафутболил, рассыпая искры.
— Допустим, — очень вежливо произнес он, — вы копнитель. Персонально вы… Глазун же за вас вилами не ишачит, а сам ставит вопрос, что вы обязаны за него горючее заправлять и ремень прокручивать… И с прицепщика бричек требует; «Чисть на ходу радиатор!» А приключись-ка что с радиатором (человек же не механик, мало что допустит?), тогда не то что с агрегата, с колхоза тикай — Глазун сгрызет. Возчикам, разгрузчику — всем порастыкал свои заботы.
— Вы у него работали?
— Работал. Не думайте, что симулировал.
Доказывая, что не симулировал, он затянулся цигаркой, при вспыхнувшем ее свете показал ладонь, — ряд мозолей, причем не водянистых, не содранных от неумелости и отчаяния, а многомесячно сухих, рабочих.
— Я на третьем курсе, охрану труда знаю, — вздрагивая голосом, сообщил он. — Из-за Глазуна трое суток ни единой йоты никто домой не ходил. Я могу. Я мужчина. Ну, а женщины? А пацаны?.. Так ведь он меня за грудки уцепил на пятиминутке!
— Что за пятиминутка?
— Он придумал. Зовет после техчаса весь агрегат. Да еще чтоб бригадир тракторной, бригадир-полевод явились, весовщик с тока. Поставил себя вроде он прокурор, и те приходят. Соберутся, Глазун прицепится к трактористу: «Почему фильтр продувал на работе?» Человек объясняет: «Мне сменщик так сдавал». Тогда на сменщика кидается, бригадира тракторной втянет. Человек минуту с трактором повозился, а он как оскорбляет, послушали б!.. Не знаю, кто вы будете, может, заинтересуетесь, так моя фамилия Мищенко. Леонид Иванович…