Корова поднимает на нас черные, выразительные, будто у актрисы, глаза и шумно втягивает воздух. Опираясь о костыль, парень подводит руку под ее живот и, повернув голову набок, слушает.
— Скоро начнется, — шепотом сообщает он. — Похоже, опять плод сикось-накось… Заразливая мадам! Интеллигентка, пижонка! Хрен ее маме, — ругается он, как мне и не представлялось, что он это умеет. — Это ж Ягодка, сверхрекордистка. Жирность молока — слыхано ль такое? — пять с половиной! Два года телится — и роды неудачные.
Он почему-то снова переходит на шепот.
— Представьте, взять от нее телка, повести племя на ферме!..
С улицы, со стороны хибарки, доносится сигнал грузовика.
— Поехала? Пли так загудело? — спрашивает инвалид.
В помещении тихо. Ночная бабочка чертит зигзаги над фонарем, ударяет в горячее стекло, да на полу дышит, трудно стонет корова.
За окнами топот. Вбегают Тамара Ивановна с Анджелой, следом идет ветеринарный врач — большой сытый мужчина с круглыми, синими от бороды щеками.
Надев блестящий клеенчатый фартук, он поворачивается спиной к Тамаре Ивановне:
— Поухаживайте.
Пока Тамара Ивановна завязывает тесемки, врач, сильно похожий на мясника, оглядывает корову.
— Надо поставить ее на ноги, — приказывает он.
Заходит аккуратный старичок фельдшер; мы все обступаем корову.
— Го! Го-о!
Ягодка вздыхает, рывком становится на колени и, качнувшись вперед, упирается напряженной задней ногой. Резко черкая по деревянному настилу, копыто срывается, и роженица опять валится на бок, без нужды продолжает бить ногой.
— Может, Петр Сергеевич, ее на левый бок повернуть? Чтоб на требуху легла…
Врач насмешливо кашлянул:
— Коллега, если корова лежит, то, ясно, должна на левом боку.
Опять мы раскачиваем, понукаем корову. Рванувшись, она привспрыгивает. Ее пихают на левый бок, и она, подчиняясь материнскому инстинкту, мягко, чтоб не ударить внутри телка, с выдохом опускается.
Я не заметил, как вошла тетка Федосья. Увидел ее уже стоящую в синем шевиотовом жакете, в новых туфлях на высоких каблуках. Тень от ее крупного носа длинным острым углом лежит на стене. Тамара Ивановна с инвалидом возятся возле аптечки, врач моет руки. Корова набирает воздух, светлые нежные складки ее подгрудка дергаются, будто она пьет воду.
— Риванол! — говорит врач.
Анджела подставляет таз, фельдшер льет из стеклянного баллона на руки врачу зеленоватый раствор. Врач с обнаженными до плеч руками приседает к корове, входит рукою внутрь. Прощупывает он долго. Все молча ждут. Наконец, тяжело дыша, он поднимается, начинает шагать по комнате. Сукровица капает с его рук.
— Опять патология, — бросает он.
— Неужели не спасти? — произносит инвалид.
Никто ему не отвечает, и он, качаясь меж костылями, отправляется на дежурство.
Федосья опускает ладонь на живот корове. Живот неподвижен, но вот прямо на глаз виден резкий, крепкий толчок.
— Злой! Бык! — убежденно говорит Федосья.
Корова поднимает на нее крупнореснитчатые мученические глаза.
— Нычого, нычого, — увещевает Федосья, — дило такэ…
Продолжая шагать, врач отряхивает мокрые руки, подзывает фельдшера:
— Достаньте у меня в кармане портсигар, выньте мне папироску.
Федосья на корточках все сидит перед коровой. Ягодка дышит ровнее, видно, боли чуть отпустили ее.
— Давайте! — бросает фельдшеру врач.
Оба склоняются к роженице, врач опять до плеча вводит руку, на детском лице Анджелы ребяческий ужас; врач долго и, видимо, неудачно пытается повернуть плод.
— Приготовьте крючки, щипцы… — говорит он фельдшеру.
— Якы щипцы? — тихо спрашивает Федосья. — Телка убыть?
Она как сидела на корточках в новых непривычно неудобных туфлях на высоких каблуках, так, не поднимаясь, и переступила вперед.
— Телка?.. — она вскочила с лицом красным, как бурачный настой. — Да вы шо?!
Врач освободил руки, тоже поднялся и, повернувшись спиной к Федосье, оглядел Тамару Ивановну.
— Может, наведете здесь, у себя, порядок?
Тамара Ивановна крутит на блузе пуговицу, кидает глазами на тетку Федосыо, на меня.
— Или порядок наведите, — повторяет врач, — или, Тамара Ивановна, я уйду. Ответите за гибель коровы.
— Петр Сергеевич, но ведь действительно такой теленок… Какой может быть красавец!..
— Вы, Тамара Ивановна, дуще просите их, — презрительно рекомендует Федосья. — Хоть полопайтесь, резать не дозволю.