— Прикладистое, — удовлетворенно говорит он и взбрасывает еще несколько раз, направляя то вверх, как по бекасу, то вбок и вниз, как по лисице. Затем открывает замок и на свет смотрит в стволы. — Правый — цилиндр, левый — чок, — отмечает он и передает ружье следующему.
Так все по очереди по многу раз темпераментно берут на резкую вскидку, открывают замок и смотрят на свет, после чего, вздохнув, просят завмага:
— Пожалуйста, покажьте еще вон то…
Разговорись с ними — и выяснишь, что они вовсе и не покупают. У каждого есть дома двухстволка, и точно такая же — тульская, тот же «правый — цилиндр, левый — чок», но смотрят они потому, что нельзя, невозможно им, охотникам, равнодушно пройти мимо ружья.
…Шумно за стенами сельмага. Колхозники снуют меж рядами грузовиков и бричек, вытянутых рядами по хуторской площади. Увлеченно покупают, торгуются, орут люди — сотни незнакомых, разных. Но вглядись-ка по внимательней… В людском водовороте — супружеская пара. Хлопец-муж по-семейному прет корзину и мешок, продирается в толпе за молодой, командующей женой, следует за нею шаг в шаг. Но вдруг видит он в стороне кружок мужчин, разглядывающих легавую собаку. Мужчины щупают у собаки нос и хвост, привычным движением далеко оттягивают собачью губу, вроде она резиновая.
— Аня, — толкает хлопец жену, и на лице его уже нет семейной солидности, а лишь азарт и беспокойное нетерпение, — Анечка, постой тут, на месте, я собаку гляну.
— Зачем еще… Куда ты? Стой!
— Я, понимаешь, так… Сейчас. — И, оставляя юную красавицу жену, бежит к мужчинам, торгующим собаку.
Не может он не бежать, хоть и знает, что ждет его буря, которую устроит ему Анечка дома или даже прямо тут, среди базара. Все, как партизан на допросе, вынесет охотник!..
Человек с характером
Иные думают, что охотиться — это все равно, что стрелять в тире, в новом костюме, желтых полуботинках, при галстуке стоять среди публики и, победно оглянувшись, прицелиться в нарисованное яблочко.
Нет, среди поля не так. Прежде чем вскинуть ружье, многое должен стрелок.
И на велосипеде он должен ездить по кочкам, рытвинам, канавам, везя за спиной фузею, мешок с забродскими сапогами, продуктами, плащом да еще и усадив на раму безвелосипедного товарища, примостив на багажнике фанерный ящик с подсадными кряковыми утками, непрерывно крякающими всю дорогу.
И грести он должен уметь, и «пихаться» о дно шестом, стоя на корме верткой каечки, такой маленькой, хлюпкой, насквозь прогнившей, что это даже уже и не каечка. И плавать нужно, и ходить…
Не каждый умеет ходить. Ходить — огромное дело. Это не по улице пройти и даже не целый день прошагать на работе, а дня три подряд, скажем, на Октябрьские праздники или в отпуску. Дорога неровная — терновые балки, яры, за плечами на лямках рюкзак, в руках наперевес ружье — каждую секунду наизготовке, так как там, где яры, бывает куропатка, а идти-то, чтоб куропатку не распугать, надо по всем правилам: легко, не цепляя коленом кустов, не ломая подошвой веток, особенно сухоньких, которые хрустят, как стреляют. При этом не кряхтеть, не волочить ногами, но все дни, каждый день в две смены, держаться орлом! А после всего домой еще — непроглядной бесконечной ночью, километров за тридцать. Счастье, если не в гололед…
Не просто оно дается. Здесь основное — выработать характер. Без него пропадешь. Плавать-то приходится и прямо в одежде в ледяной воде рядом с просмоленным, скользким днищем перевернутой лодки, из-под которой повсплывали и снова, пустив пузыри, на собственных глазах погружаются твои шмутки. Летом, бывает, так напечет комарье — живого места не сыщешь. И через гимнастерку жжет, и под фуражкой; забивает глаза, уши, даже умудряется жечь через подошву. Сидишь в камыше: комара миллионы, а утки ни одной; хоть бы посмотреть на нее — может, легче б терпелось… Осенью так измокнешь под меленькими дождями, что уже и не пытаешься укрыться. Зимой едва ототрешь перчаткой и снегом белые уши напарника и свои собственные.
Может, кого и отпугнешь этими подробностями… Но о тех, кого отпугнешь, жалеть не стоит. Пусть сидят дома.
Может, кого и отпугнешь, а в поле надо быть своим человеком: и не ужасайся ничему, и огонь разожги на ветру из мокрых бурьянин, и среди ночи в незнакомом месте сориентируйся — хоть по звездам, хоть иначе, а дорогу найди.
Недаром в армии особенно уважают этот охотничий народ. Помню: строй новобранцев, мы в строю, перед нами улыбчивый человек — командир взвода: