Филип Дик
Человек в высоком замке
Моей жене Энн. Если бы она не умела сохранять молчание, эта книга так и не была бы написана.
Глава 1
Всю неделю мистер Чилдан с волнением просматривал почту, но ожидаемая посылка из Средне-Западных Штатов до сих пор не пришла. Открыв в пятницу утром свой магазин и увидев на полу возле прорези для почты только письма, он подумал, что заказчик будет недоволен.
Нацедив за пятицентовик из автомата, встроенного в стену, чашку растворимого чая, он взялся за веник. Скоро торговый зал магазина «Американские художественные промыслы, инк.» был готов к открытию: все блестит и сверкает, в кассе полно мелочи, в цветочной вазе свежие бархатцы, из репродуктора льется тихая музыка. Снаружи по тротуару Монтгомери-стрит клерки спешили в свои конторы. Вдалеке проследовал вагончик канатной дороги. Чилдан замер и с удовольствием поглазел на него. Женщины в длинных пестрых шелковых платьях: на них он тоже поглазел. Тут позвонил телефон, и он отвернулся, чтобы снять трубку.
– Да, – прозвучал знакомый голос после его ответа. Сердце Чилдана упало. – Это мистер Тагоми. Не прибыл ли заказанный мной вербовочный плакат времен гражданской войны, сэр? Вспомните, пожалуйста, вы обещали его еще на прошлой неделе. – Резкий, нервный голос человека, удерживающего себя на грани соблюдения приличий. – Разве я не оставил вам задаток, мистер Чилдан, сэр, договариваясь с вами? Вы понимаете, что это предназначено в подарок. Я ведь уже объяснял. Клиенту…
– Я потратил довольно много своего личного времени, – начал Чилдан, – мистер Тагоми, сэр, чтобы навести справки относительно обещанной посылки, которая, как вы понимаете, не из этого региона и поэтому, следовательно…
– Значит, она еще не получена… – перебил его Тагоми.
– Нет, мистер Тагоми, сэр.
Наступило ледяное молчание.
– Я не могу больше ждать, – сказал Тагоми.
– Разумеется, сэр.
Чилдан угрюмо посмотрел сквозь стекло витрины на теплый солнечный день и на конторы Сан-Франциско.
– В таком случае, нужна замена. Ваши рекомендации, мистер Чилден?
Тагоми умышленно произнес фамилию неправильно: оскорбление в рамках приличий, и потому уши Чилдана вспыхнули. Горькое чувство обиды отказывалось признавать, что это всего лишь следствие сложившейся ситуации. Желания, страхи и муки с новой силой вспыхнули в нем, подавляя волю, лишая дара речи. Он с трудом подбирал слова, не в силах оторвать руки от телефонной трубки. Запах бархатцев и спокойная музыка наполняла магазин, но ему казалось, что он тонет посреди моря.
– Ну, – удалось выдавить ему, – есть кремосбивалка – миксер для приготовления мороженого, примерно 1900 года… – Мозг отказывался думать, словно вдруг забыл обо всем, опустился до разума идиота. Чилдану было тридцать восемь лет, и он помнил довоенное времена, совсем другие времена. Франклин Д. Рузвельт и Всемирная выставка; прежний лучший мир. – Могу ли я вам занести на работу варианты для выбора? – промямлил он.
Встречу назначили на два часа. Придется закрывать магазин, подумал он, вешая трубку. Но выбора нет. Нужно сохранять расположение таких покупателей, от них зависит бизнес.
Он все еще был слегка не в себе, когда осознал, что кто-то – какая-то пара – вошла в магазин. Молодой человек и девушка, оба красивые, хорошо одетые, само совершенство. Взяв себя в руки, он с профессиональным добродушием пошел им навстречу, улыбаясь. Склонившись над застекленным прилавком, они разглядывали прелестную пепельницу. «Муж и жена, – предположил он. – Явно не здешние, откуда-нибудь из Города Клубящихся Туманов, в новых особых апартаментах Скайлайн с видом на Белмонт».
– Здравствуйте, – выговорил он.
Он почувствовал себя лучше. Они улыбнулись ему в ответ безо всякого превосходства, простыми и добрыми улыбками. Товары на прилавке – а они действительно были лучшими в своем роде на всем побережье – привели их в состояние некоего благоговейного трепета, он понял это и был за это им благодарен. Они знали толк.
– Действительно, отличный выбор, – сказал молодой человек.
Чилдан непринужденно поклонился.
Во взглядах их просвечивалась не только чисто человеческая симпатия, но и особое наслаждение, которое доставляли продаваемые им произведения искусства, их обоюдные вкусы и привычки, устремленные к нему. Они как бы благодарили его за то, что у него есть такие вещи для них и они могут ими любоваться, брать с прилавка и осматривать, просто держать в руках, даже не покупая. «Да, – подумал он, – они знают, в каком магазине находятся. Здесь не какой-нибудь хлам, не дощечки красного дерева, „из секвойи, Мерин-каунти“, не смешные значки, брелки и девичьи кольца, не почтовые открытки с видом моста. А глаза у девушки большие, темные. Я бы запросто, – подумал Чилдан, – мог влюбиться в такую девушку. И от осознания этого моя жизнь становится еще трагичнее, как будто и без того не было уже плохо. Модная прическа, лакированные ногти, уши, проколотые для длинных, покачивающихся сережек ручной работы.
– Ваши серьги, – тихо спросил он, – вы, вероятно, приобрели их здесь?
– Нет, – ответила она. – Дома.
Чилдан поклонился. Не современное американское искусство, только прошлое могло быть представлено здесь, в таком магазине, как у него.
– Вы надолго сюда? – спросил он. – К нам, в Сан-Франциско?
– Пока не знаю, – ответил мужчина. – Я здесь в Комиссии по планированию повышения жизненного уровня в отсталых районах.
На его лице отразилась гордость. Это был не военный, не из тех, жующих жвачку, грубых мужланов с жадными крестьянскими рожами, которые рыщут по Маркет-стрит, глазея на непристойные афиши, толкаются у касс порнокиношек, заполняют дешевые ночные клубы, стены которых увешаны фотографиями блондинок не первой молодости, зажимающих между морщинистыми пальцами соски дряблых грудей и плотоядно взирающих на зевак, которые не вылезают из притонов, понатыканных в трущобах, заполнивших большую часть равнинного района Сан-Франциско и составленных из шатких жестяных или фанерных бараков, которые выросли как грибы, еще до того, как упала последняя бомба. Нет, этот человек принадлежал к элите. Утонченно воспитанный, культурный, образованный. Наверняка, в этом отношении он был еще выше мистера Тагоми, который являлся, между прочим, высокопоставленным чиновником главного торгового представительства на Тихоокеанском побережье. Но Тагоми – пожилой человек. Его мировоззрение сформировалось еще в дни правления Военного Кабинета.
– Вы хотите купить подарок? Что-нибудь из традиционных американских народных поделок? – спросил Чилдан. – Или, может быть, желаете украсить новую квартиру? Если так, то…
Настроение его поднялось в предвкушении выгодной сделки.
– Вы верно догадались, – сказала девушка. – Мы начинаем обставлять квартиру и никак не можем на чем-нибудь остановиться, вы бы не смогли что-нибудь нам посоветовать?
– Разумеется, мы можем встретиться в вашей квартире, – сказал Чилдан. – Я захвачу все самое наилучшее и помогу вам в выборе. Когда только пожелаете. Это мой долг. – Он опустил глаза, пряча свою надежду. Здесь, наверное, пахнет тысячами. – Я на днях должен получить кленовый стол из Новой Англии, весь на деревянных шпильках без единого гвоздя, изумительно красивый и заслуживающий внимания, и еще зеркало времен войны 1812 года, затем искусство аборигенов – несколько ковриков козьей шерсти, выкрашенных натуральными красками.
– Лично я, – сказал мужчина, – предпочитаю городское искусство.
– Да? – живо откликнулся Чилдан. – Послушайте, сэр. У меня есть стенное панно времен покорения дикого Запада. Оно стояло в почтовой конторе, очень оригинальное, на четырех досках, с изображением Горация Грили. Бесценный предмет для коллекционеров.
– О! – отозвался мужчина.
Его темные глаза заблестели.
– И стенной шкаф в викторианском стиле, переделанный в 1920-х годах в замаскированный бар.