Он проверил свои записки. Казуора. Его пригласят к столу, несомненно, предложат чай.
Все ли он сделает как надо? Как надо поступать и что говорить в каждом случае? Или он опозорится, как бестактное животное? Девушку зовут Бетти. «В ее лице столько понимания, — подумал он. — Нежные приятные глаза». Конечно же, даже за то малое время, что она была в магазине, она разглядела и его надежды, и их крушение.
Его надежды!.. У него неожиданно закружилась голова. Какое желание, граничащее с безумием, если не с самоубийством, у него возникло! Но ведь известны случаи связи между японками и янки, хотя в основном между мужчинами-японцами и женщинами-янки.
Здесь же… Он испугался одной только мысли об этом. Да к тому же она замужем. Он отогнал эту живую картину, выкинул из головы непозволительные мысли и начал деловито вскрывать утреннюю почту.
Руки у него при этом еще тряслись. Он это обнаружил как постфактум. Потом он вспомнил о своем свидании с мистером Тагоми, назначенном на два часа. Руки сразу перестали дрожать, волнение сменилось решимостью. «Я должен приехать с чем-нибудь стоящим», — сказал он себе. С чем? Где? Что? Позвонить по телефону. Связи. Деловые качества, способности…
По кусочку наскрести полностью восстановленный «форд» модели 1929 года, включая матерчатый верх черного цвета.
Как «Большой шлем» в покере, это может навеки обеспечить покровительство. Или совершенно новенький почтовый самолет, обнаруженный в сарае на заброшенной ферме в Алабаме, и так далее. Такое поднимет его репутацию не только среди американских любителей антиквариата по всему Тихоокеанскому побережью, но и среди снобов на Родных Островах.
Чтобы взбодриться, он закурил сигарету с добавкой марихуаны и с клеймом великолепной фирмы «Земля улыбок».
Френк Фринк лежал на кровати в своей комнате на улице Хейнса, никак не решаясь подняться. Яркое солнце пробивалось сквозь штору и падало на валявшиеся на полу одежду и очки. Как бы не наступить на них? «Надо как-то попытаться добраться до ванной, — подумал он, — хоть ползком, хоть на карачках». Голова разламывалась, но он не унывал. «Никогда не оглядывайся», — решил он. Время? Часы на комоде показывали одиннадцать тридцать. Ну и ну! А он все валяется.
«Меня уволят», — предположил он.
Вчера на фабрике он поступил глупо, разглагольствовал черт знает о чем перед мистером Уиндемом-Матсеном — вздернутый сократовский нос, бриллиантовое кольцо, золото запонок. Другими словами — могущество, высокое положение. Мысли Фринка беспорядочно завертелись.
«Да, — подумал он, — теперь не миновать мне черного списка. От мозгов проку нет. Другой профессии не имеется. Пятнадцатилетний опыт — и все насмарку».
Да еще придется предстать перед Рабочей дисциплинарной комиссией, а так как он не мог никогда разобраться во взаимоотношениях Уиндема-Матсена с «пинки»— этим белым марионеточным правительством в Сакраменто, то не в силах был понять и глубины влияния своего бывшего нанимателя на подлинных правителей, японцев. В РДК заправляют «пинки». Он будет стоять перед четырьмя или пятью толстыми белыми людьми. Если же ему не удастся оправдаться в комиссии, то придется отправиться в одно из импортно-экспортных торговых представительств, управляемых из Токио и имеющих конторы по всей Калифорнии, Орегону, Вашингтону и части Невады, включенной в Тихоокеанские Штаты Америки. Но если ему и там не удастся добиться успеха…
Планы теснились в голове, пока он, глядя на древний плафон на потолке, лежал в кровати. Он мог бы, например, улизнуть в Средне-Западные Штаты. Но они были тесно связаны с ТША и могли выдать его. А как насчет Юга?
Все тело содрогнулось от отвращения. Нет, только не это. Как белый, он мог бы там найти любое место, фактически там было гораздо лучше, чем в ТША, но он не хотел бы попасть туда.
Хуже всего то, что Юг был жестко связан экономически, идеологически и еще бог знает как с Рейхом. А Френк Фринк был еврей. Первоначально его звали Френк Финк. Он родился на восточном побережье, в Нью-Йорке, и в 1941 году был призван в Вооруженные Силы Соединенных Штатов Америки, как раз после поражения России. Когда японцы захватили Гавайи, его послали на западное побережье. Там его и застал конец войны, на японской стороне линии разграничения. Здесь он так и остался и живет уже пятнадцать лет.
В 1947 году в день капитуляции он почти что обезумел. Страстно возненавидя японцев, он поклялся отомстить, закопал в подвале свое оружие на трехметровую глубину, предварительно любовно обернув и обильно смазав, чтобы в целости и сохранности откопать его в день, когда начнется восстание.