Задумаемся, однако, не рассчитана ли психика любого животного, даже элементарная нервная реакция (муха настораживается уже при намеке на опасность еще только ожидаемую), на предугадывание событий, не на то, что есть, а на то, что лишь в принципе возможно? Но раз так — значит, бытие действительно отнюдь не перекрывает сознание, оно шире.
Мучимый загадкой того, что личность как бы перерастает свою биологическую суть, Марсель Пруст писал: «В нашей жизни все происходит так, как если бы мы вступали в нее под бременем обязательств, принятых в некоей прошлой жизни; в обстоятельствах нашей жизни на этой земле нельзя найти никаких оснований, чтобы считать себя обязанным делать добро, быть чутким и даже вежливым, как нет основания у неверующего художника считать себя обязанным двадцать раз переделывать какой-то фрагмент, дабы вызвать восхищение, которое телу его, изглоданному червями, будет безразлично. Все эти обязанности, здешней жизнью не оправданные, относятся, по-видимому, к иному миру, основанному на доброте, справедливости и жертве и совершенно отличному от нашего, — миру, который мы покидаем, дабы родиться на этой земле».
Писатель сомневается в добротности человеческой природы.
Но могла в противном случае сама природа закономерно «стать человеком»?
Рассматривая особь и личность на входе и выходе «черного ящика», мы не заглядываем внутрь его. Но зная процесс в целом, мы получаем в руки объективный критерий прогресса. То есть можем уже приложить мерку целого ко всякой его части. И, рассматривая любое конкретное историческое явление, оценивать его по вкладу, позитивному либо негативному, в процесс, общее направление которого нам уже известно.
Мы понимаем теперь, почему наши симпатии отданы Искандере — Александру Македонскому, отнюдь не демократу и либералу, а не Тимуру или Чингисхану, тоже талантливым и отважным воителям. Потому что Александр — при всех жестокостях нашествия, при всей необузданности своей натуры — разнес повсюду искры того пламени, которое угасало уже в самом очаге, в Элладе. Эллинизм — то есть восточная традиция, воспламененная греческим динамизмом, — пробудил к новой жизни народы и страны, все еще топтавшиеся на доантичном (иногда его называют азиатским) отрезке единой мировой истории. То был порыв ветра, разнесшего семена жизни.
Тогда как полторы тысячи лет спустя в тех же местах, где все еще дышало именем легендарного Искандера (его именем назвал себя Герцен), были варварски втоптаны в пыль копытами конницы Чизгисхана, а затем Тимура, ростки среднеазиатского Возрождения, предшествовавшего европейскому и готового вот-вот слиться с ним в многоцветное единство… Человеческое в человеке, столь чудесно расцветшее, было (как не раз случалось в истории) обращено в прах.[3]
Значит ли это, что ход истории был повергнут вспять? Да — в данном месте в данное время. Механизмы внутри «черного ящика» чрезвычайно сложны и подвержены срывам, потому что сама личность в принципе непредсказуема. Но это обычное свойство любого процесса: непредсказуемый в частностях (в физике это называется флуктуациями), он движим общими законами природы.
И опять же симпатии наши явно отданы своевольному и жестокому Петру, «прорубившему окно в Европу» и разом расширившему кругозор нации, а не отцу его, «тишайшему» Алексею Михайловичу.
Так что же нас ждет? Странно было бы после всего сказанного не поставить этот вопрос. Как известно, «сера теория, но вечно зелено дерево жизни». И мы тоже, как жившие до нас и живущие ныне, движемся в потоке Истории. В потоке Времени…
В детстве я долго не мог понять, почему, раз нет денег, не напечатать их в нужном количестве. Моим детям уже не надо объяснять эти азбучные экономические истины. Я в своем довоенном детстве всерьез сомневался в том, что Сталин физически такой же, как все люди. И родители только улыбались загадочно и грустно, когда я задавал им этот вопрос. Мои дети просто удивились бы ему. Я был вполне древнеегипетским, скажем, или древнекитайским ребенком; они — в том же возрасте — обошли меня сразу на несколько исторических эпох.
И в этом нет ничего удивительного. Человеческая природа (в норме) вполне добротна. Мы уже живем в иной эпохе, если сравнивать даже с недавним прошлым, и еще негодуем (вероятно, справедливо), что движемся медленно. А ведь, можно сказать, мы уже вскочили в «поезд истории». И не в последний вагон. Ведь начинаем все же не с нуля. Напротив. Весь трагизм нашей недавней истории в том, что именно личность вгоняли в тесное духовное стойло, пригодное разве что для невинного Адама.
И опять же ничего удивительного. Мало ли и по сей день ученых мужей во всем мире, полагающих, что «золотой век» человечеством уже прожит и надо бы возвратиться назад, Это и этнографы, идеализирующие первобытную коммунистическую общину (К. Леви-Строс, Б. Даниельсон, Э. Лундстрем…), и писатели-романтики, пришедшие в ужас от современной цивилизации, просто многочисленные «хиппующие» неудачники, ищущие в «опрощении» подлинный смысл жизни…
Разве сама религия не вариант того же коммунального сознания?
Все это не ново. Легенда о «золотом веке» бытовала и в Древнем Китае, и в доклассической Элладе. И суть ее одна и та же: как ни тяжело было физическое существование нашего общинника-пращура, душою он был в раю: ни самолюбия, ни тщеславия, ни зависти, ни угрызений совести, наконец. Никаких сомнений, столь отягчающих душу. Племя, род, государство освобождают тебя от «химеры совести». Живи, как все.
Вот-де оно — золотое состояние, прорыв в «Зазеркалье», как бы по другую уже сторону собственного «я». Осознавать, еще краше — ощущать лишь физическую грань своего бытия, забыть о душевной боли, тревоге, маяте — кого это не манило хотя бы однажды!
И не на этой ли подспудной тяге человека в полной «социальной защищенности», не на древнем ли коммунальном инстинкте взросли все до единой утопии — от теоретического государства Платона до реального государства Сталина?
Так как же вернуть человеку его достоинство личности? Как освободить труд, чтобы земля, как сказано в Библии, «потекла молоком и медом»? Надо прежде всего довериться самой природе человека. «Человек обычно рассматривается государственными деятелями и прожектерами как некий материал для политической механики. Прожектеры нарушают естественный ход человеческих дел; надо же предоставить природу самой себе и дать ей полную свободу в преследовании ее целей и осуществлении ее собственных проектов,» — писал Адам Смит почти два с половиной века назад. «Для того, чтобы поднять государство с самой низкой ступени варварства до высшей ступени благосостояния, нужны лишь мир, легкие налоги и терпимость в управлении; все остальное сделает естественный ход вещей. Все правительства, которые насильственно направляют события иным путем или пытаются приостановить развитие общества, противоестественны. Чтобы удержаться у власти, они вынуждены осуществлять угнетение и тиранию».
«Естественный ход» — это именно доверие к природе человека, к его инстинкту самосохранения, из которого неизбежно прорастает осознанный «свой интерес» — важнейшее, как мы знаем, свойство личности и важнейший, если не единственный, двигатель хозяйственной инициативы. (Только непосредственная угроза такому ходу вещей — вражеское нашествие, стихийное бедствие — способна включить иные мотивы: энтузиазм, самоотвержение — именно то, что прожектерами всегда рассматривается как главное.)
3
Подробнее об этом в работе Тартаковский М. Восток — Запад: на весах столетий. — Проблемы Дальнего Востока — 1989 — № 6, 1990 — №№ 1-2