– Но как же получилось, что вы поссорились?
– Мы не ругались. Я был занят чертежом корабля, всё грезил о том, чтобы отправиться к нему. Он злился, что я подвергаю себя опасности ради него. Мне же было всё равно на опасности. Я был молодой и глупый. В один день он просто замолчал и с тех пор больше не говорит. Не язвит и даже не смешит меня (у него это получалось больше всех, я задыхался от смеха, краснел, и у меня текли слёзы из глаз). Молчит. Поэтому я решил забыть о нём.
– Здорово забыли, раз набрали команду, – заметил Лёша, несколько озадаченный. – Выступили на конференции.
– Откуда знаешь?
– Из газеты. Мама их не выкидывает, потому что считает их ценными. Мол, скоро вообще газеты, журналы и книги не будут выпускаться, а те, что мы сумеем сохранить, можно выгодно продать. Или же оставить на память, что-то вроде семейной реликвии.
– Она права. И такие времена настанут, а пока лучше наслаждаться настоящим… Я ведь и впрямь не забыл. Забыл ли он?
– Наверное, нет. Если он действительно любит вас. Может, он ждёт, что вы прилетите? Надеется? Где он живёт?
– Помню, что его улица связана то ли с фруктом… то ли с ягодой. Абрикосовая или Малиновая, Яблочная или Ежевичная. Надо бы привести мысли в порядок и достать старые дневники. В одном из них я строчил о загадочной планете, близняшке Земли.
Лёша замер в восторге, заморгал почти что ошарашенно.
– Вы писали?
– Да кто ж не писал! Все когда-то стишки сочиняли и в писатели пробовались. Но у многих это проходит, как переходный возраст, или в лучшем случае остаётся хобби. Лишь некоторые выбирают судьбу, полную творчества, счастья и горечи. Выбирают люди сильные и смелые. Мне вот не хватило смелости, и я заделался обыкновенным чертёжником, – с деланным смехом произнёс Родион. – Как вы только умудряетесь писать без устали? Привычка, что ли, как рефлекс или инстинкт? Что вам даёт сил стучать по клавишам компьютера или писать предложения в тетради?
– Я тоже раньше не понимал, а теперь понимаю, – ответил Лёша. – Когда я люблю маму и папу, мне хочется написать о том, как они едут на базар и покупают самую большую и сладкую дыню, если люблю море, то пишу о волнах, жаре и соли. Нравится мне сильно запах свежескошенной травы, больше похожий на запах сахарного арбуза, пишу о Калининграде и детских площадках, – воскликнул он с радостью и добавил скромно: – Но если люблю друга, то пишу о рыбах из океанариума. Никита так же, как и ваш друг, появился случайно. Я услышал его.
– Мы с тобой встретились не просто так, – заключил Родион. – Какое счастье, что наши друзья не инопланетяне, а люди! Может быть, они и живут на другой планете и отличаются от нас чем-нибудь, но всё-таки у нас общие ценности, и все мы хотим просто быть счастливыми. И если корабль не сломается, если дневники не потерялись!..
– Я обещал Никите, и я исполню своё обещание, – решительно заявил Лёша и, поднявшись, взбудоражил все звёзды.
Китин, до этого не веривший, что когда-либо найдёт верного союзника, вдруг запечалился. Но он гордился мальчиком и не собирался уступать ему в стойкости.
– А я своё, – прошептал он коротко и замутил воду.
Глава восьмая
Лёша не исключал вероятности, что ему не дано было летать, беспокоился, мало ел и из-за слабости писал немного. Если Кристина звала его играть в футбол, он отказывался, и она говорила, что он трус. Лёша в большинстве случаев игнорировал обидные замечания девочки.
– Сама трусиха. Я скоро полечу с Родионом и Авророй на другую планету, а ты оставайся здесь со своим мячом! – откликался он с большой гордостью.
– Кто бы говорил. Я бы полетела, но мне не хочется. Мне хватает забот на Земле.
– Какие у тебя могут быть заботы? Всё, перестань! – кричал он, когда Кристина крепко пиналась. – Остановись!
– Не остановлюсь. Никогда! Никогда!
Она хватала его за руки, чтобы он не убежал, и смеялась беззлобно, почти что беспечно, пока из комнаты не выходил Китин и, взяв их обоих за уши, утаскивал на воспитательную беседу.
Как человек, который следил за окончанием важного дела, он мучился бессонницей и не скрывал нервозности даже от команды. Ему прощали неожиданные приступы страха и подозрительности. Больше всех, на удивление, относился к нему замечательно Вася Ловкий. Он, казалось, не испытывал к Китину неприязни, но всё же был насторожен и растерян, когда тот поручал задание, а в это время уголки его губ чуть-чуть приподнимались в загадочной улыбочке. Лёша следил за ними и всё никак не мог понять, что изменилось.