Костя вцепился крепко в помощника, пока тот брыкался и прятал неумело в ладони простой бирюзовый бант.
– Остановись же ты! – потребовал он. – Перестань носиться, ты не в сумасшедшем доме, а в цветочном магазине! Ну, это пока…
– Отдайте красивый букет, умоляю! Вам не важно, что будет со мной, если я не куплю цветы? – спросил он, задыхаясь, и горячо воскликнул: – Верните шарф хотя бы! Он мне дорог, как ничто другое.
– Хорошо, что у тебя есть то, чем ты дорожишь.
– Ты хотел украсть бант! Вор! – прокричал Костя, не отпуская помощника, и отобрал насильно бант. – Есть ли нам дело, что будет с вором? Ты плохо одет. Даже слишком для помощника. Может, ты бездомный? Или за тобой не ухаживают?
Я взглянул на несчастного, и он тоскливо пробормотал:
– Не вор я. Вы не понимаете?
– Слушай, если ты получишь букет, то больше не явишься к нам? – спросил я равнодушно.
– Естественно, – ответил он. – Не кричите на меня. Я боюсь, когда на меня подымают голос.
– Не будем.
Костя упрямо возразил мне, что не собирается давать ему ни цветка и, наконец, успокоив нервы, ушёл собирать осколки кувшина. Я вынул неохотно из горшка с водой девять свежих розоватых хризантем, перевязал их другим бантом, который был совершенно сух и не помят. Бант, что помощник собирался украсть, оказался в коробке с нехитрыми вещичками, которые было жалко выбросить.
– Знать бы ещё, кто тебя послал в дождь, – прошептал Костя ядовито.
Помощник отряхнулся, будто от пыли и, сделав поклон, тихо извинился, что до сих пор не называл своего номера и убрал липкие волосы со лба.
– Какой же у тебя номер?
– Десять тысяч триста восемьдесят пять. Откуда такое любопытство? На что вам моя семья? – спросил он Костю с недоверием. – Снова броситесь на меня, как зверь? Я ведь по-хорошему просил.
– По-хорошему? Да что ты! Если бы и так, то пришёл утром или днём, как люди.
– Не сравнивайте меня ни с кем, – сказал помощник мягким, но решительным тоном.
Он завязал потрёпанный синий шарф с большими витиеватыми буквами вокруг шеи, положил небрежно купюру на прилавок и протянул правую руку, чтобы забрать букет.
– Надеюсь, не увидимся больше.
– Да, не сомневался, что вы так скажете, – выдохнул помощник и перевёл на меня задумчивый взгляд, в котором чувствовалась беспричинная радость.
Он улыбнулся сдержанно, словно не желал, чтобы его улыбку заметил Костя.
– Кажется, я вас знаю. Возможно, и нет. Я часто ошибаюсь, – вымолвил помощник, прежде чем поклониться во второй раз.
Нешуточная гроза утихла, капли барабанили по карнизу всё незаметнее и тише. Тучи отступили, и в небе появилась долька крошечной луны, от которой исходил слабый белый свет. Улицы заполнились гуляющими без зонтов, капюшонов и непромокаемых плащей, усилился, наконец-то, людской гомон, визг машин, и стих промозглый ветер, разгоняющийся меж домишек.
– Ты ошибаешься. Мы никогда до этого не виделись.
– Правда, правда? – переспросил он озадаченно и сощурился. – Даже если вы меня не видели, то я вас видел когда-то отчётливо, но не говорил с вами близко. Вы не снимались в рекламе? Почему-то я вспомнил одного человека, который продавал садовые скамейки. Он сильно похож на вас. У него такой же кошачий разрез глаз, такие же русые волосы, искусанные губы, есть родинка на лбу. Я долго наблюдал за ним, за его размашистой и медленной походкой и словами, которые он произносил. Звали продавца, кажется, Андреем… или Виталием… может, Данилой? Не помню.
– Дело в том, что я продавал и продаю одни цветы, а не скамейки.
Костя подтвердил, что я подобным в жизни не занимался и закончил убирать осколки.
Помощник огорчился, что не до конца вспомнил меня, повернулся к нам спиной и, сделав несколько шагов к выходу, вдруг задержался рядом с декоративной пальмой. Он молчал, пока Костя вновь не рассердился страшно на него.
– Кто ты?
Было сумрачно, душно и печально, как в кошмаре. Помощник обернулся и сказал сухо, будто сминая крекер:
– Кто я? Просто помощник, и больше ничего. Живу с одной женщиной и с одним мужчиной по фамилии Пустыркин. Слыхали, как восемь месяцев назад в честь предков Пустыркиных решили назвать улицу?