– Вас могут возненавидеть, а в первую очередь не понять.
– Ты же понял.
– Я ваш работник, не более того, а вы мой директор. У меня нет выбора, приходится соглашаться во всём, чтобы не вылететь отсюда.
По лицу его промелькнула тень огорчения, но он скрыл её и сразу оживился, сорвав осторожно лилию и поднеся её к носу.
– Тем более хорошо, если каждый человек в центре, думающий об отношениях работника и директора так же, как ты, будет за меня. Я очень надеюсь, что ты за, чтобы у помощников было имя и были права, как у простых людей.
– Плевать, я ни за кого. Ни за вас и ни за помощников. Мне скорее безразлично, что с ними будет, как сложится их жизнь в будущем. Но что от меня требуется-то?
– Я подготовил одну прекрасную речь. – Виктор задержал в одной руке лилию, а другой вытащил из нагрудного кармана потрёпанный лист, который отражал все его старания и расстроенные нервы. – Не мог бы ты выступить с нею под конец?
– И всё? Её прочесть или выучить наизусть?
– Как всегда возмущаешься! – порозовел Виктор и умудрился обидеться. – Мне очень не нравится, когда ты ведёшь себя настолько своенравно и не чувствуешь, насколько значим центр.
– Ничего, я так, по привычке. Лучше я выучу, давно ничего наизусть не заучивал.
Я скомкал лист, хотел было уйти, но Виктор издал престранный смешок, и мне пришлось обернуться.
– А что значимо для вас, Александр? Вы отстранённый всегда. Может, вам не нравится центр или людей не любите? Бывает такое, бывает, если человек уж очень одинокий и не видит никакой другой радости в жизни, кроме затворничества и книжек.
На вы он обращался лишь в крайних случаях, когда сильно беспокоился или переживал перед масштабными событиями, на каких ему случалось давать интервью или распространяться насчёт дальнейших планов, связанных с помощниками.
– Наверное, у меня и впрямь нет значимого, как, например, у вас. Если бы мне был дан шанс увидеть мир во всех оттенках, побывать в новых местах и впервые полюбить по-настоящему, то я непременно им воспользовался, – произнёс я и убежал в беседку.
Выучить текст оказалось сложнее, чем я предполагал. Первую, можно сказать, вступительную часть было запомнить проще всего, середина же давалась с трудом, в отличие от простого конца, который меня совсем не задевал. Переделав его по своему вкусу, я предупредил Виктора о небольших изменениях в речи и отправил их по электронной почте. Он одобрил, но со скрипом, вероятно, раздосадованный тем, что я проявил самовольность.
На вечере я был в старом костюме, оставшемся после выпускного.
Виктор произнёс речь с большой гордостью, и гости тотчас ринулись к закускам. На сцене без украшений играла фолк-группа, и некоторые люди становились ближе, чтобы послушать красивую музыку, и неуклюже пританцовывали в такт без всякого стеснения. Одна из женщин подозвала меня, так как подумала, что я раздаю напитки, а затем кинулась навстречу пожилому мужчине с густой бородой и поцеловала его в пьяные губы. Перед заключением вечера меня отыскала Виктория. Кирилл Михайлович беспардонно кружился рядом с нею в чёрном парике и просил выпить на брудершафт.
– Ну, как тебе?
– Скучно. Не люблю я мероприятия, где много жрут и любезничают.
– Так ведь ты тоже уплетал сыр за обе щеки! – рассмеялась она звонко и перестала выглядеть плохо, как раньше.
– Он в сырах знает толк, – сказал Кирилл Михайлович, жадно облизываясь.
– Жрать не значит уплетать. Тем более, у меня сырная зависимость, и мне можно.
– У меня есть зависимость от шоколада, но я же не бегу к шоколадному фонтану с бутылкой, принесённой из дому.
– Она у тебя в сумке, что ли, лежит? И чего ты с ней потащилась? Вроде бы, не на вокзал пришла.
– Подумаешь, не успела заехать домой!
– Ну да, засмотрелась на симпатичного мальчика? – встрял Кирилл Михайлович, пробуя тарталетки с креветками и авокадо.
– Он не собака! Но я действительно думаю над тем, чтобы взять ребёнка. Я бы его кормила, купала, книжки перед сном читала. Что за наслаждение чувствовать себя матерью!
Виктория приложила указательный палец к губам и хохотнула, и у меня по спине побежали мурашки. Вряд ли она в самом деле представляла, что значит воспитывать маленького человека.
Больше я не разговаривал ни с кем, кроме Виктора. Я спросил, за что он полюбил Бросову.
– Да ни за что, – отозвался он. – Если я люблю, то без причины. Витуша мне была дорога с самого начала, когда появилась в центре. Она проявляла ко мне доброту, терпение, да и за помощниками ухаживала неплохо. Мы подходим друг другу, потому что имеем общие цели.