Затем он решает поискать Меррилла в «Двенадцати апостолах» Келлера, но сбивается с пути и оказывается на рынке Хонер, где под брезентом спрятаны на ночь неодушевленные овощи и фрукты; он представляет себе сторожа, спящего под этим покровом. Это место напоминает ему морг под открытым небом. «Двенадцать апостолов» Келлера всегда было чертовски трудно отыскать.
Он спрашивает у прохожего направление, но явно обращается не по адресу — мужчина только таращится на него.
— Крбф? — произносит он или что-то в этом роде. Трампер не понимает. Затем мужчина делает движение, словно собираясь извлечь из кармана украденные часы, поддельную пеньковую губку, грязные картинки или пистолет.
Богус бежит обратно к Стефанплац и устремляется по Грабен. Наконец он останавливается под уличным фонарем и смотрит на свои часы: он уверен, что уже за полночь, но не может припомнить, сколько часовых поясов он пересек с того момента, как покинул Айову, — если только он не подумал об этом заранее и не перевел часы. Они показывают два пятнадцать.
Хорошо одетая женщина неопределенного возраста приближается к нему по тротуару, и он спрашивает, есть ли у нее время.
— Ну конечно, — говорит она, останавливаясь рядом с ним. На ней богатое, судя по виду, меховое манто, руки спрятаны в муфту; на ногах меховые ботинки на каблуках, которыми она постукивает. Она пристально смотрит на Трампера, озадаченная, затем подставляет ему свой локоть. — Это сюда, — говорит она ему, слегка раздражаясь из-за того, что он не берет ее под руку.
— Время? — спрашивает он.
— Время?
— Я спросил, есть ли у вас время?
Она пристально глядит на него, потом трясет головой и улыбается.
— О, время — сколько времени? — произносит она. — Который час, вы имеете в виду?
И тут до него доходит, что перед ним проститутка. Он на Грабен, а это излюбленный район проституток ночью, так же как и Кертнерштрассе.
— О, — вырывается у него. — Простите, но у меня нет денег. Я только хотел спросить, знаете ли вы время.
— У меня нет часов, — говорит ему проститутка, окидывая взглядом улицу в обоих направлениях; она не хочет потерять потенциального клиента, будучи увиденной им с Трампером. Но на улице никого нет, кроме другой проститутки.
— Есть здесь где-нибудь поблизости пансион? — спрашивает Трампер. — Не слишком дорогой.
— Пойдемте, — говорит она и делает шаг вперед, направляясь к углу на Шпигельштрассе. — Вон там. — И она показывает на голубые неоновые огни. — Пансион «Таши». — Затем женщина торопится в сторону Грабен, к другой проститутке.
— Спасибо, — бросает Богус ей вслед, и она машет ему муфтой через плечо, обнажая на мгновение элегантную руку с длинными пальцами и сверкающими кольцами.
В холле пансиона «Таши» торчат еще две проститутки, вошедшие погреться; они стоят, топая своими ботинками, постукивая одна о другую розовыми лодыжками. Окинув в ярком свете холла быстрым взглядом длинные усы и чемодан Трампера, они даже не утруждаются улыбнуться.
Из окна своей комнаты Трампер может видеть одну сторону мозаичной крыши собора Святого Сте-Фана и наблюдать за проститутками, разгуливающими по тротуару от Грабен до Шпигельштрассе в поисках позднего куска американского гамбургера.
В этот, явно поздний, час проституткам удается привести не слишком много клиентов в «Таши», где для них зарезервировано несколько комнат на втором этаже. Но Трампер слышит, как они проводят мужчин по коридору под ним, и видит, как они сопровождают клиентов по тротуару Шпигель-штрассе к дверям в отель.
Время от времени мужчины уходят по одному, и Трампер слышит шум сливаемой воды на втором этаже. Этот шум помогает ему набраться наглости и попросить фрау Таши разрешить принять ванну. Неохотно она наливает для него воду, затем дожидается у дверей ванной, пока он плещется, — прислушивается, видимо желая убедиться, что он не добавил еще несколько капель.
Богус устыдился цвета воды в ванне и торопливо выдернул затычку, но фрау Таши, услыхав первое громкое бульканье, крикнула из коридора, что приведет все в порядок сама. Обескураженный, он оставляет ей соскребать ободок грязи с ванны, замечая, как она вздыхает при виде его.
Фрау Таши вела себя вполне мило, пока он поселялся, но когда он, чистый и съежившийся от холода, вошел в свой номер, то сразу понял, что она не только постелила ему постель. Его чемодан был раскрыт, а его содержимое аккуратно разложено на широком подоконнике, как если бы фрау Таши произвела самую тщательную инвентаризацию вещей Трампера на случай его неплатежеспособности.
Несмотря на то что в комнате было не топлено, его потянуло сесть за новую пишущую машинку и попробовать все эти чудные умляуты.
Но его прервала фрау Таши, которая напомнила ему, что час уже поздний, а его печатанье производит шум, но прежде чем он успел спросить ее, который час, она удалилась. Он слышал, как она остановилась на лестнице, и, как только она ушла, возобновил стук по клавишам:
«Фрау Таши, старая мастерица по части предсказания судеб своих жильцов, по ободу грязи в ванне она может предсказать надвигающуюся погибель».
Затем он напечатал три строчки немецких дифтонгов и попытался составить текст о быстрой бурой лисе и ленивой собаке, используя только гласные умляуты. Или это была ленивая лягушка?
Прислушиваясь, не идет ли фрау Таши, он услышал, как снова спустили воду в биде, и вспомнил о проститутках. Потом он напечатал:
«Проститутки в Вене не просто легализованы; они к тому же поддерживаются и контролируются законом. Каждой шлюхе выдается что-то вроде лицензии на практику, возобновляемой только при наличии справки о медицинской проверке. Если проститутка не зарегистрирована, она не может работать легально».
Меррилл Овертарф имел обыкновение говорить: «Никогда не связывайся с ними, пока не увидишь их штамп о проверке».
Точно так же официально некоторые отели и пансионы в каждом районе имеют лицензии на подобный вид деятельности. Цены, как правило, фиксированы как для отелей, так и для проституток, и самый престижный район имеет самых молодых и красивых женщин, соответственно, самых Дорогих. Чем дальше от Старого города, тем старше, уродливее и дешевле становятся проститутки. Овертарф любил приговаривать, что он живет по тарифу пятнадцатого района.
Когда Богусу наскучило печатать, он подошел к окну и принялся наблюдать за тротуаром. Прямо под ним стояла проститутка в меховом манто и такой же меховой муфте. Он постучал по двустворчатому окну, и она задрала голову вверх. Богус повернул лицо так, чтобы она могла разглядеть его, он старался поймать как можно больше света от ночного столика и показать ей, кто он такой. Богус подумал, что снизу он, должно быть, похож на трусливого эксгибициониста, у которого недостает смелости высунуться выше подоконника.
Но она узнала его и улыбнулась. Или, может, она улыбнулась по привычке, приняв его за очередного мужчину, позвавшего ее к себе? Она указала на него и пошевелила пальцем, и он снова увидел сверкающую кольцами руку. Когда она направилась к двери, Трампер отчаянно забарабанил по стеклу: «Нет, нет! Я вас не звал к себе. Я просто поздоровался…» Но кажется, она приняла его стук за восхищение; она действительно спешила на зов, запрокинув лицо вверх. Издалека он не видел ее макияжа; возможно, она похожа на ту фаворитку, которая после скачек готова ехать домой.
Он выбежал, топая, в коридор, по-прежнему закутанный в полотенце; оно задралось чуть ли не до пупка, когда он остановился на лестничной площадке, широко расставив ноги и ежась от холодного воздуха, хлынувшего из открывшейся внизу парадной двери. Он узнал руку женщины на перилах, скользящую вверх на первом пролете. Когда он окликнул ее, голова дамы появилась внизу лестничного колодца: она посмотрела вверх, прямо под его юбку, хихикнув, словно молоденькая девчонка.