Ограничения при коронавирусе были и остаются настолько абсурдными, при этом правительства, за некоторым исключением, действуют настолько слаженно и синхронно, что стало понятно: запреты, не что иное, как основанные на системах искусственного интеллекта эффективные методы воздействия на массовое и индивидуальное, с целью их встраивания в глобальную матрицу. Принимая решения о запретах, главы государств, министры, мэры, скорей всего не сознавали, что делают, сами находясь под воздействием экспертократии, жестко управляемой со стороны финансово-инвестиционных структур. В книге мы увидим, как наука пришла к такому унизительному положению — быть на посылках у бухгалтеров. Мы увидим, как в последние годы разворачивались масштабные эксперименты по эмоциональному заражению через социальные сети, и как результаты этих гигантских экспериментов применялись для продвижения нужной технократам повестки, для сохранения втайне их методов захвата и монетизации человека как ресурса, их опытов по управлению сознанием, в первую очередь, детей и подростков.
С самого начала кризиса я стал анализировать его причины, и происходящее день за днем подтверждало гипотезу о том, что мир уже сегодня переходит к роевому сообществу, управляемому системами искусственного интеллекта. Постепенно, однако, перед мной открывалась нечто, что я назвал Цифровым Левиафаном — сложной сетью систем искусственного интеллекта, отдельных людей, их коллективов, и того, что смешанных систем, которых уже сегодня можно назвать киборгами. Некоторые из образующих его систем жестко централизованы, другие организованы сетевым образом, но имеют в своей основе четкие принципы и алгоритмы, третьи системы — распределенные, способные самообучаться и даже, по крайней мере в теории, менять свою архитектуру.
Что я имею в виду под системой с искусственным интеллектом? Есть много определений ИИ, но мне больше нравится то, что дал Шейн Легг, один из основателей лаборатории Deep Mind. Его лаборатория известна широкой публике тем, что создала играющую с самой собой нейросеть, которая победила человека в игре го. Шейн Легг считает, и его точка зрения мне близка, что интеллект — это способность агента ставить себе цели и решать разные задачи в меняющемся окружении. Если этот агент — человек, то интеллект естественный, а если машина — то искусственный. Все просто. В книге мы будем подробно разбирать эти вопросы, важно подчеркнуть, что я использую это определение ИИ в применении к Левиафану.
Среди этих систем есть и относительно простые искусственные нейросети, те, что обслуживают камеры слежения, обрабатывают информацию, записанную датчиками «умных помощников», управляют разговорными ботами или погрузчиками в порту, распределяют по земному шару медикаменты или контейнеровозы, или определяют, где будут располагаться вышки 5G. Есть ИИ-системы и посложнее: те, что проигрывают модели реакции общества на те или иные ситуации, и те, что ведут политические кампании по манипуляции населением в соцсетях и вне их.
Есть ИИ-структуры совсем сложные, например, предсказательные машины финансовых рынков наподобие системы Aladdin глобальной инвестиционной группы Black Rock. Такая интеллектуальная система, при определенном развитии, через поведение агентов может управлять поведением рынков, и таким образом закрыть, оптимизируя показатели, рынок, отрасль, страну.
Надо подчеркнуть, что в Цифровом Левиафане нет ничего мистического — это целиком создание рук и умов человеческих — только это такое создание, над которым, как это бывает часто, создатель/создатели теряют или уже потеряли контроль. У создателя Левиафана вряд ли одно имя, он плод коллективных усилий многих, подавляющее большинство этих людей видели и делали лишь свою часть самых разных проектов. Они понятия не имеют о том, что эта совокупность проектов, сетей и платформ представляет собой как единое целое. Тем более не имеют они представления о том, как это целое будет развиваться.
Есть ли у Левиафана ядро или несколько ядер? По мере развития система вполне может становится децентрализованной, вбирая в себя все новые и новые ИИ-системы, группы людей и отдельных индивидуалов.
Сразу упреждая критику в мифотворчестве, в персонализации некоей абстракции, скажу кое-что в свое оправдание. Метафора «Левиафан» была выбрана мной первоначально из практических соображений: я хотел иметь возможность более адекватного описания новой реальности, чтобы делать выводы и предсказывать определенные тренды. Я выбрал это слово для удобства, основываясь прежде всего на идее английского философа XVII века Томаса Гоббса о Левиафане как олицетворении государства. Я охотно забрал бы свое название обратно, если бы натолкнулся на что-то лучшее. Однако выяснилось, что «Цифровой Левиафан» довольно неплохо объясняет происходящее. Концепт достаточно хорошо работает, и по одной этой причине стоило бы этим понятием пользоваться.