До февраля 1942 года я находился в строгой изоляции в тюрьме берлинского гестапо на улице Принца Альбрехта. Затем меня перевели в концентрационный лагерь Ораниенбург, где я тоже сидел в одиночке. Мою переписку с семьей гестапо направляло для просмотра Мартину Борману. 2 марта 1943 года я из концентрационного лагеря Ораниенбург был вновь переведен в тюрьму берлинского гестапо.
После того, как я дал группенфюреру СС Мюллеру подписку в том, что я буду сохранять строжайшее молчание о всех фактах, имеющих связь с полетом Гесса в Англию, я был освобожден, как сказал мне Мюллер, по приказу Гитлера. Кроме того, я должен был взять на себя обязательство пойти солдатом на фронт. После кратковременного пребывания в своей семье, которая была выслана из Мюнхена в Моравскую Остраву, я был призван в армию. Несмотря на мой офицерский чин, меня направили рядовым в 540-й штрафной батальон. В декабре 1943 года я был вызван к командиру 23-й пехотной дивизии генералу Гурран, который объявил мне, что Гитлер приказал перевести меня из штрафного батальона и присвоить мне звание лейтенанта.
В заключение я хотел бы еще сообщить, что во время моего кратковременного пребывания в марте 1943 года в Мюнхене я был приглашен госпожой Гесс на ужин. Госпожа Гесс при этом рассказала, что она часто получает известия от своего мужа и что письма передаются ей Мартином Борманом. При этом она дала мне прочитать несколько писем, полученных от Гесса из Англии. Гесс писал, что он живет в Англии очень хорошо, что он находится под защитой своих английских друзей и что будущее еще покажет, что он не зря предпринял этот шаг. В одном из писем Гесс передавал привет и мне.
Карл Гейнц Пинч, военнопленный, оберлейтенант бывшей германской армии.
23 февраля 1948 года».
Примерно такую же версию полета Гесса — тщательная подготовка, информированность Гитлера о ней, странная снисходительность властей к «сообщнику» Пинчу — излагал мне и Карл Вольф. И добавил:
— Гитлер сказал мне, что он тяжело переживал судьбу своего заместителя. «Но я не мог его защищать! В интересах Германии я должен был его предать!»
Тут же Гитлер сравнил действия Гесса в 1941 году с тем, чем занимался сам Вольф в 1945-м:
«Если вы потерпите неудачу, я откажусь от вас так же, как я отказался от Гесса!»
А ведь в ночь с 6 на 7 февраля 1945 года Вольф предлагал фюреру примерно то, чего хотел добиться Рудольф Гесс! Сохранилась краткая запись предложений обергруппенфюрера: «6 февраля я проинформировал Гитлера о сложившейся в моем районе военной ситуации и о мирных зондажах союзников из Швейцарии, которые стали за это время более конкретными, а также о посреднических предложениях католической церкви». Практически шла речь о том, что Вольф установил прочные каналы связи с бернской резидентурой американского Управления стратегических служб (ОСС) и ее главой Алленом Даллесом (Вольф ездил в Швейцарию четыре раза). В эту же ночь 6 февраля Мартин Борман записал такие рассуждения Гитлера:
«Пробило без пяти минут двенадцать. Положение серьезно. Оно очень серьезно. Оно кажется почти безысходным… Но положение не может быть безнадежным. Как часто в истории немецкого народа наступали непредвиденные повороты! Старый Фриц[11] в Семилетнюю войну все время находился на грани катастрофы. Зимой 1762 года он решил отравиться и даже назначил день, когда он это сделает, если к нему ie придет военное счастье. И вот за три дня до назнаценного срока умирает царица![12] Чудом все оборачивается в его пользу. Как Фридрих Великий, мы стоим перед коалицией мощных врагов. Но и коалиции — дело рук человеческих, держащееся на воле отдельных лиц. Скажем, исчезнет Черчилль — и все изменится. Если его не станет, английская элита увидит бездну, которая открывается перед ней в результате того, что Европа отдана большевизму. Может наступить пробуждение… Мы еще можем победить, приложив последние усилия. Лишь бы нам хватило времени для последней схватки!»
Мог ли Карл Вольф весной 1945 года своей швейцарской операцией повернуть ход — и изменить исход — Второй мировой войны? Такой же вопрос можно было бы поставить в начале войны, когда в Англию полетел Рудольф Гесс. Сегодня на него ответ может дать любой, кто мало-мальски знаком с историей величайшей схватки крупнейших держав мира в середине XX века. Не Гесс начинал, не Вольф ее завершал. Даже не Гиммлер. И не Гитлер, который ее начинал. Тем не менее история точно знает, сколько раз и как активно предпринимались попытки подобного «поворота все вдруг». Столь велик был соблазн!
Конечно, особенно велик был соблазн для проигрывавших. Германия, хоть и истекавшая кровью, но в перспективе представляла собой значительную силу в Европе — особенно в будущей Европе, в которой безусловно должно было продолжиться противостояние тех двух миров, которое началось еще в 1917 году. Гитлер и раньше — в 30-е годы — активно и умело использовал в своих интересах это противостояние, изображая себя в качестве ударной силы против «большевистского Востока». Почему же было не повторить это в 1945-м?
Но мир уже был иным. Те политические силы и группы, которые, вроде герцога Гамильтона, шли на поводу «немецкой приманки», после страшного урока 1939–1945 годов уже не решали судьбы Европы и Америки. Существует любопытнейшей документ, датированный летом 1943 года и составленный для руководителей США и Англии перед их встречей в Квебеке. Он был составлен в Управлении стратегических служб (ОСС), т. е. в высшем разведывательном ведомстве США. В этом документе, касавшемся перспектив мировой войны, рассматривались три варианта поведения западных стран, а именно: сосредоточиться на общих интересах с СССР и немедля урегулировать все расхождения; вести самостоятельную от СССР политику, однако направленную на поражение Германии.
И, наконец, третья (я цитирую):
«попытаться повернуть против России всю мощь непобежденной Германии, все еще управляемой нацистами и генералами».
Это было написано в августе 1943 года, т. е. уже после Сталинграда, Курска, Эль-Аламейна. Черчилль и Рузвельт — и в первую очередь Рузвельт — не пошли на третий вариант, склонившись к некоторому симбиозу первого и второго. Но важно констатировать, что для зондажей типа вольфовского на Западе, увы, была реальная почва, и ее инстинктивно хотел использовать Гитлер — лишь бы «хватило времени для последней схватки».
Но времени было в обрез. Как уже мы знаем, в ночь с 6 на 7 февраля Вольф попал на аудиенцию к Гитлеру. Вот как он сам в разговоре со мной, состоявшемся в Дармштадте в 1982 году, описывал эту беседу:
— Фюрер принял меня в своем большом кабинете в имперской канцелярии. Так как я просил приема как высший командир СС и полиции в Италии, то должен был присутствовать и министр иностранных дел. Это мне было ни к чему, но я не мог возражать. Был также Хевель — представитель министра иностранных дел при фюрере, и Фегеляйн — личный представитель Гиммлера. Мы сидели все вместе на диванах около низкого столика. В основном говорил я, Риббентроп молчал — как воды в рот набрал. Хевель иногда вставлял замечания.
— О чем же вы говорили?
— Я был исполнен готовности сказать фюреру о необходимости вступить в политические переговоры. Гиммлер, которому я за день до этого рассказал о своем плане, не дал определенного ответа. Когда я его спросил, можем ли мы рассчитывать на быстрое появление нового «чудооружия», он ответил, что это знает только фюрер. Следовательно, мне не оставалось ничего, кроме того чтобы спросить Гитлера…
— Получили ли вы ответ?
— Нет. Именно поэтому я подробно стал излагать свой план. Я рассказал, что ко мне в последнее время тянутся щупальца с трех сторон — от Ватикана, американцев и англичан. С Ватиканом мне было все ясно: перед лицом всего католического мира папа хочет предстать спасителем человечества. Англичане, в свою очередь, считают, что послевоенной Европой должны управлять именно они. По мнению американцев, AhN лия отжила свой век и теперь ведущую роль должна играть Америка. Все вместе они не хотят, чтобы коммунизм стал победителем в этой бойне. «Я прошу вас, мой фюрер, дать указание взять эти нити в свои руки. Гиммлер неспособен дать мне такие инструкции, только вы можете это сделать!» — такими словами я закончил свою информацию.